Андрей Бондаренко - Снега, снега

– Холодильные камеры, слава Богу, ещё не успели окончательно разморозиться, – пояснил Лёха. – Но не далёки от этого. Поэтому активно и целенаправленно налегаем на скоропортящиеся продукты. Строгай, не жалея, буженину, ветчину и колбаску. Строгай, строгай… Наделаем побольше бутербродов.

– Наделаем, – покладисто согласилась Ванда. – Гулять, так гулять.

– И фляжку с коньяком доставай.

– Это же на случай внезапной простуды…

– Прекращай, сероглазка, жмотничать.

– Алекс Петров! Что за манеры?

– Обычные манеры, – легкомысленно пожал плечами Лёха. – Солдафонские, ясный болгарский перец… А, что прикажешь делать? В средневековые благородные графья меня не берут. Сама же сказала, елочки зелёные. Мол, сперва запытают до полусмерти, а после – под восторженные аплодисменты простолюдинов, плебеев и смердов – сожгут на костре… Так что, извини. В том глубинном смысле, что извини и доставай заныканную фляжку.

Ужин, благодаря выпитому коньяку, прошёл в непринуждённой и раскованной обстановке.

Естественно, что по завершению трапезы супруги «Петровы де Бюсси» переместились в спальню, где непринуждённость и раскованность продолжились – по полной программе.

– Милый, прекращай так усердствовать, – томным и безумно-возбуждающим голоском нашептывала Ванда. – Кровать раскачивается. Как бы здание метеостанции не рухнуло…

– Пусть всё рушится, – не прекращая размеренных движений, отвечал Лёха. – Пусть весь этот многострадальный Мир летит в пропасть. Да и все другие Миры, без единого исключения. Меня уже никто и ничто не может остановить…

– И это – правильно, мой белобрысый и неутомимый солдафон. Продолжай. Не останавливайся…

Примерно через полтора часа они, всё же, угомонившись, уснули.

Лёхе снился сон. Цветной и реалистичный.

Весенняя степь. Ранний рассвет. Тонкая блёкло-розовая нитка зари стыдливо теплилась на восточном краю небосклона. Раздавался негромкий цокот конских копыт. В бездонной небесной вышине беззаботно пересвистывались жаворонки. По степи, никуда не торопясь, кочевала монгольская орда. Впереди, на злом чёрном коне, как это и полагается полновластному степному хану, скакал Хан. Отставая на полкорпуса от него, рысила – на гнедом жеребце – Лана. За её спиной была аккуратно пристроена походная люлька. В люльке сладко посапывал маленький сын Хана, которого при рождении нарекли – «Алексом». Хорошее, правильное и насквозь степное имя… Лёха и Ванда скакал следом за Ланой. Степь. Весна. Жаворонки. Раздолье…

– Просыпайся, любимый! – неожиданно попросил каурый конь, на котором ехала жена. – Ну, пожалуйста! Беда приближается. Просыпайся, родной…

«Видимо, не всё так просто – в этом незнакомом «степном» Мире, – сонно подумал Лёха. – Лошади, понимаешь, разговаривают…» – подумал и проснулся.

Он торопливо протёр ладонью заспанные глаза и, приподняв голову, огляделся по сторонам.

«Помещение метеостанции. Супружеская спальня. На прикроватной тумбочке в полнакала горит фитилёк масляного светильника. За окошком заметно сереет. Значит, приближается рассвет, – сообщил наблюдательный внутренний голос. – На кровати, спустив стройные ноги на пол, сидит наша Вандочка. Полностью обнажённая, понятное дело, как и полагается молодой и любящей жёнушке… Это она нас и разбудила. Очевидно, желает продолжения сексуального банкета. Дело, бесспорно, хорошее… Как ты, братец, готов?»

– Всегда готов, – протягивая ладони к аппетитной женской груди, вслух заверил Лёха. – Как образцово-примерный пионер.

– Остановись, Алекс, – неловко отстраняясь, попросила Ванда. – Нам сейчас не до этого.

– Что-то случилось? У тебя, графинюшка, очень встревоженные глаза…

– Встревоженные, ты прав. Я чувствую, что приближается большая беда, и нам надо уходить. Надо.

– Что конкретно ты чувствуешь? – собирая разбросанную по полу одежду, спросил Лёха.

– Не знаю, как это объяснить…

– А ты попробуй.

– Ладно, попробую, – начиная одеваться, пообещала Ванда. – Это, наверное, как у леммингов и полярных сов. Они ощущают, что приближается смертельная неприятность, и поэтому разбегаются-разлетаются подальше от места, в котором опасно оставаться.

– Нам опасно находиться в здании метеостанции?

– Так точно, мой отважный командир. Надо уходить.

– Сколько времени у нас есть?

– Думаю, что около двадцати-тридцати минут.

– Что же, попытаемся вынести на свежий воздух максимум дельных вещей и продовольственных припасов, – решил Лёха. – Ты оделась, сероглазка?

– Так точно.

– Тогда иди в продовольственную кладовую, затаривай полиэтиленовые пакеты консервами-колбасами и выноси их на улицу. Если почувствуешь, что опасность усиливается, то немедленно дай мне знать об этом.

– Хорошо, сообщу. А, ты куда?

– В оружейную и одёжную кладовые. Всё, пошли. Время поджимает.

Они успели вынести наружу много полезного.

– Складываем всё на берегу ручья, в ста метрах от метеостанции, – велел Лёха. – Так, делаем ещё один заход…

– Стой! – насторожилась Ванда.

– Что такое?

– Нельзя приближаться к зданию. Поздно. Скоро оно начнётся.

– Что – оно?

– Не знаю. Но, похоже, нам стоит лечь на землю. На всякий случай.

– Хорошо, ложимся. К ведьминым советам всегда следует относиться с пиететом.

С севера долетел протяжный и надсадный гул.

– Начинается, – испуганно зажмурив глаза, известила Ванда.

Гул приближался и креп, постепенно превращаясь в противный и навязчивый треск.

– Затыкаем уши! – велел Лёха. – Ради пущей страховки…

Земля плавно и размеренно закачалась.

«Никаких тебе резких толчков и рывков, – успокаивающе прошелестел внутренний голос. – Как будто – нежно и бережно – укачивает. Так, и действительно, можно запросто уснуть. Ночь-то выдалась беспокойной. В том плане, что трудовой… Кстати, не смотря на то, что уши крепко заткнуты пальцами, треск и грохот продолжают долетать. Следовательно, коварная природа – в очередной раз – разошлась не на шутку. Бывает…»

Наконец, всё завершилось. По крайней мере, размеренные и плавные покачивания.

Он отнял пальцы от ушей и облегчённо вздохнул – вокруг установилась идеальная, слегка звенящая тишина.

Рядом тихонько захихикала супруга.

– Что с тобой, сероглазка? – всерьёз забеспокоился Лёха. – Часом, не сошла с ума?

– Не сошла, не волнуйся. Просто… Хи-хи! Солнышко, зараза, щекотится. Мать его… Хи-хи-хи! Извиняюсь за грубое выражение…

– Поднимаемся на ноги?

– Ага. Без вопросов.

– А, как самочувствие?

– Отлично, – заверила Ванда. – Даже определённая бодрость духа, как это и не странно, присутствует.

«Что же тут странного?», – язвительно хмыкнул невоспитанный внутренний голос. – «После таких-то активных и разнообразных ночных кувырканий? Некоторые белобрысые и умелые охламоны потрудились на совесть. Молчу, молчу…».