Николай Ютанов - Путь обмана (сборник)

Юлька с трудом вывернул руки из лямок и сел. Он толкнул фалангой мизинца лысо–розовую, как болонка, головку кашки. С писком выдернул травяной стебель и надкусил горько–сладкий кончик. Взглянул на солнце, на тропинку к берегу, к старой стоянке. И словно швейная машинка застучала по позвоночнику…

В мареве над малинником возникла женщина. Плавно ступая по колючей траве, она поправила падающую лямку сарафана и стряхнула малинину в узкую ладонь. Зеленоватые ступни плотно прижались к тропинке. Волшебный поворот головы, и из–под неровных прядей осеннего клена блеснула озерная синь. Женщина смешно улыбнулась. Легкие движения ветра в нарастающем зное отчеркивали линию под сарафаном. Ненавижу штиль, — хмельно подумал Юлька. Женщина подошла. Еще одна смешная улыбка осветила ее лицо. Она сняла с головы венок из полевых фиалок и, встав на колени, положила его Юльке на лоб. Горьковатая, пахнущая папоротником ладонь коснулась губ. Домашний, розовый вкус малины лег на язык. Ешь, здесь много, — птичьим голосом сказала женщина. Смеющиеся озерные глаза приблизились, и легкий, как рябиновый лист, упал поцелуй. Юлька вздохнул, захлебываясь. Папоротниковая ладонь накрыла юлькин рот. Юлька нехотя открыл глаза: по зеленоватой коже над локтем, вдоль вены, тянулась цепочка точек–синяков…

Юлька сел. Ветер шуршал сухими травами. Сосновый сухостой вилкой упирался в небо. Юлька выдернул из рюкзака малый химкомплект. Реактивы молчали. Нейролептик?.. Непохоже… Он поднялся. Что–то слишком круто. Дикая рыжая чудо–девица с глазами семиостровной воды. Такого я не ждал. Но всяко пора сниматься. Юлька начал отряхиваться и замер: к полурасстегнутой ширинке прилипла пара ягод. И сникшая фиалка на колене.

— Еб твою мать, — сказал Юлька.

Нет, где–то должна быть банка с галлюциногеном. Должна. Он распаковал аэрозоль с экстрацементом. Натянул респиратор. Чуть оттянув брезгливое рыло респиратора, принюхался. Затем двинулся наискосок через поляну. Баллон лежал в ржавых зарослях ежевики. Вентиль с цифровым замком был надломан. Похоже, лесовичок, тебе достались объедки. Сладкие объедки, женственные, небывалые, как мечта. Юлька взболтал аэрозоль. Белая каша с шипением обхватила замок, запузырилась, застывая. Накручивая колпачок на аэрозольный клюв, Юлька вернулся к рюкзаку. Что ж, с пижонством закончили, и оставшийся ход будем сопеть фильтрами и лизать сетку респиратора.

Юлька щелкнул поясным ремнем. Запрыгали старые шишки под подошвами. Дорога скатилась в русло грязного ручья к разбитому мосту. Белый, словно молочный перегон, поток дробился на камнях в разломанном горле моста. Юлька перешел по еще живому бревну. Слева пошел совсем нездоровый лес. Кренились сосны в красных потеках. Дымилась пылью трава. Попадались полуразложившиеся лягушки величиной с курицу.

Справа холодным взмахом открылось озеро. Карповка. Тишина, как на картине. Голый галечный берег. Ни осоки, ни лозняка. Липкий беззвучный прибой. В заливе у мыса мордой в воду воткнулся вертолет. Из распахнутой двери шла пыль. На хвосте под красной звездой висел удавленник в летной форме.

Юлька сглотнул спазм и в полете чуть не поцеловал решетку респиратора: подлесок перешел в цепкую гнилую зелень. Юлька надел перчатки, плотно затянул ворот. Он еще раз обернулся, сипло выдохнул. Надо бы поесть, но не хочется.

Пошла уже знакомая гниль. Сосны зацвели мертвой зеленью. На листьях закачались капли слизистой росы. Из рваного дерна вытекал бурый сок. Зачастили маленькие озерца с застойной водой купоросного цвета.

Где–то слева загремел тягач. Завизжала пила, хрустнуло падающее дерево. Юлька ладонью вытер слезящиеся глаза и не спеша двинулся на звук.

На просеке два десятка коренастых мужичков, потряхивая мотопилами, валили лес. Зубастые цепи драли нездоровую кору, вязли в мокрой сердцевине. Мужички матерщинно галдели. Ныл лес. Гремел одинокий тягач со сломанным манипулятором. На скобах сидел рыхлоносый потный охранник. Грязными толстыми пальцами от сжимал АКМ, зорко оглядывая стадо. Охранник был немолод, сифилитичен, судя по посадке, угнетен геморроем, но он был запредельно счастлив. Солнце палило сквозь дырявый озон. Охранник дымился из–под застегнутого подворотничка.

Юлька вздохнул. С баллонами и капсулами было легче. Здесь пахло Хозяином — обожженной, потрескавшейся глиной, злобной нечистью, скрученной каббалистическим знаком старого раввина.

Юлька сел у соснового ствола рюкзаком к поляне. Глянул в сторону и с шипом откатился за пригорок: в малиннике мерно подпрыгивали красные шелушащиеся ягодицы. Вздрагивали выпертые на Юльку пара черных растоптанных пяток и пара кирзовых сапожных подошв. Движение остановилось. Мелькнула птичья пятерня, расчесывая красную шелуху. Посыпались причмокивания, словно кто–то, обжигаясь, пил горячий кисель. Ду–тыду!.. растоптанные пятки недовольно зашевелились. Ягодицы запрыгали вновь, заполняя малинник счастливым совиным уханьем.

Стремительным грохотом раскололись облака. Над лесом, раздувая верхушки сосен, всплыл серебристый треугольник бомбардировщика. Вездеход на поляне засучил сломанным манипулятором. Мужичишка–охранник — хозяин сапог и шелушащейся жопы — выпрыгнул из малинника, сжимая одной лапкой упругие мокрые гениталии, другой — отдавая честь улетающей гордости отечества. Black Jack отвернул с полосы и, задрав бугристое рыло, брюхом вперед двинул вверх на запад. Мужичишка, преисполненный счастья, отирал ладошкой слезящиеся веки. Он гордо окинул взором поляну. У Юльки свело челюсти, словно от тошного вкуса жимолости.

— Ага! — сказал мужичишка. — Бля!

Он выдернул из–под булькающей в подлеске фуфайки автомат Калашникова.

Очередь с трассирующей оттяжкой распилила кору над головой Юльки. Лесовик отпрыгнул в решетчатый подлесок и получил прикладом по морде. «По морде, по морде… Тут лиц не бывает…» Сапог тоже весьма неплохо пришелся под ребро, но помешала машинка в кармане юлькиного армейского жилета. Перед лесовиком вывалилось из кустов портупейное брюхо вохра с тягача. Юлька ушел от второго сапога и неловким цюктэком впечатал люминиевую пуговицу в казенное сукно. Развернулся и на втором ударе увяз пяткой в складчатой нажратой шее.

— Грррр, — сказал вохр и плавно, по дуге, как ванька–встанька, начал заваливаться за кочку. Юлька подскочил к туше, приподнял волосатую, обтянутую мундиром лапу. Бросил. Вроде вырубил.

Юлька оглянулся. Фуфайка с пятками молча и деловито ползла к просеке. Коротышка–вохр залег в оранжевых папоротниках и, поблескивая кокардами из зарослей, принялся методично отстреливать сучки над юлькиным рюкзаком.

Юлька, тряся гудящей головой, бесшумно отвалил в овражек. Он прошелся по активным точкам у виска и на челюсти. Боль приглохла. Юлька быстро ссыпал вниз, стараясь не поднимать треска.