Лин Картер - Конан Бессмертный

Конан решил выяснить, как долго может продолжаться эта игра в кошки-мышки. Если он заманит демона в лес, то там можно будет, вооружившись омелой, попытаться расправиться с ним. Поэтому он шагнул еще назад, очутившись за порогом.

К его изумлению, глаза-уголья, до того буквально прожигавшие его насквозь, притухли; очертания огромной фигуры начали расплываться, теряя четкость. Через какое-то время от грозного стража осталось только облачко голубоватой дымки под потолком.

— Да ты, охвостье Нергала, похоже, не можешь выйти, — пробормотал Конан и переступил порог, снова входя в пещеру. Облачко тут же начало плотнеть и наливаться дымной мглой. Конан расхохотался и, прежде чем в густеющем облаке проступили глаза, схватил со стола нож и выскочил за дверь. Оказавшись в туннеле, он с силой потянул за медное кольцо, плотно закрывая дверь за собой. Еще немного выждал, опасаясь, что призрак все же выйдет и попытается расправиться с грабителем. Но дымный демон не появлялся. Конан допил вино и принялся осматривать сундуки.

Далеко не все они были творением стигийских мастеров. Четыре больших деревянных ларя были явно аргосской работы, еще два — зингарской. Выяснив это, Конан решил первыми взломать стигийские сундуки, рассудив, что если здесь и кроется новый подвох, то, вероятнее всего, именно в них. Но откинув одну за другой деревянные позолоченные крышки, киммериец позабыл и о возможной ловушке, и о демоне, оставшемся в пещере.

Переложенные льняными полотнищами и тонкой золотой фольгой, лежали в них бесценные сокровища. Золотые гривны в виде змей с простертыми крыльями, жезлы, инкрустированные бирюзой и перламутром, ожерелья из резного сердолика и бирюзы, искусно оправленных в золото, перстни с темными сапфировыми скарабеями с глазами-гранатами. Затканная золотом парча церемониальных одежд, тончайший лен, ценившийся на вес золота. Золотые и нефритовые статуэтки, браслеты, серьги, наборные пояса, просто россыпи оплавленных драгоценных камней… Названия и назначения иных предметов Конан даже не знал, но видел их неоспоримую ценность. Аккуратно уложив все так, как было, он закрыл эти сундуки и перешел к следующим.

Аргосские и зингарские лари хранили ценности поскромнее. В первом же ларе, узком и длинном, Конан нашел оружие. Может быть, Кром все-таки не так равнодушен к своим детям, как утверждают наши старики, подумалось ему. Во всяком случае, к детям достаточно отважным, чтобы спасаться от пиктов в пещере со злым демоном. Киммериец довольно быстро подобрал себе зингарский узкий меч и парный к нему кинжал-дагу. Как все оружие, сделанное прославленными мастерами Зингары, эта пара отличалась великолепной сталью, изяществом форм и роскошью отделки. Рукояти меча и даги были украшены тщательно подобранными по величине и цвету камнями, золотые насечки вдоль клинков сплетались в сложный узор. Впрочем, убедился Конан, все оружие, лежащее в сундуке, отбиралось именно по богатству отделки. Были там, к примеру, два парадных меча, никудышных в бою, зато щедро усыпанных драгоценными камнями. Каждый клинок был завернут в промасленную кожу, отдельно — в кусках чистой ткани — лежали ножны. Оружие выглядело старым, но было в прекрасном состоянии.

В следующем сундуке оказалась одежда, и Конан окончательно убедился в том, что клад был запрятан в утесе очень давно. Тонкое кружево пожелтело от времени, меха истерлись и вылезли. Киммерийцу не хотелось рядиться павлином, но он был совершенно наг, и пришлось смириться с бархатом и шелком. Платье выглядело весьма вычурно и старомодно, но Конан постарался подобрать себе что-нибудь попроще. Вот бы обрадовалась Дайома, хмыкнул он, пытаясь оглядеть себя через плечо. Владычица острова Снов была просто помешана на роскошных нарядах и желала видеть возлюбленного в золотой парче и бриллиантовой пыли с головы до ног. Надо ли удивляться тому, что Конан удрал от нее, едва народилась новая луна? А вот сапоги ему пришлись по нраву — высокие мягкие сапоги зингарской кожи, обтягивающие ногу, как перчатка.

Разбирая сундуки, он заметил, что большая часть добра — из Зингары, и в последнем ларе, ближнем к выходу, этому нашлось объяснение.

Четыре аргосских ларя были по самые крышки забиты золотом. Здесь лежали монеты со всего Туранского материка, но больше всего было опять-таки зингарских. Один из ларей был разделен перегородками натрое: пополам, и половина еще пополам. Большая часть была заполнена все теми же монетами, в двух других лежали крупные слитки золота и груда драгоценных камней.

— О великий Бел, нынче я взыскан твоею милостью! — в восхищении воскликнул Конан. — Клянусь, самый крупный из этих слитков будет лежать в твоем храме в Заморе, щедрый покровитель воров!

На груде золотых монет лежал клочок пергамента. С трудом продираясь сквозь полузнакомые зингарские письмена, к тому же немного выцветшие, удачливый кладоискатель прочел следующее:

«Я, Траникос, прозванный Кровавым, предводитель Островного братства, оставляю здесь свое золото, добытое во многих походах к зингарскому берегу, и собственноручно делаю эту запись, дабы всякий, кто осмелится прикоснуться к моему добру, знал, какая кара его постигнет. Писано в третий день месяца штормов, в год тридцать первый с начала правления милостью Митры короля Лоранзо Пятого».

В качестве подписи в нижнем правом углу красовался бурый отпечаток большого мозолистого пальца.

— Быстрее, друзья мои! — крикнул Валенсо и рванул веревку, удерживающую сложную систему подпорок. — Оттаскивайте бревна! Надо успеть втащить щит в форт, прежде чем вновь прибывшие высадятся на берег!

— Но, ваша светлость! — удивленно возразил один из солдат. — Корабль идет под зингарским флагом!

Граф кинул на него насмешливый взгляд.

— Мой добрый Энрике, ты не привык еще не верить своим глазам? Когда тебе будет столько же лет, сколько мне, ты научишься осторожности. Если это посланцы короля, мы всегда успеем открыть ворота. Если новый враг — он окажется в форте быстрее, чем нам бы хотелось, если мы не втащим щит. Шевелись же!

Гальборо с четырьмя гвардейцами уже раскидывали бревна. Арбалетчики вновь заняли свои места у бойниц, раненых и убитых внесли в Главный дом. Зингарцы, облепив тяжелый щит, как муравьи — гусеницу, вкатили его в ворота и развернули напротив них. Ворота были изрядно побиты, но еще держались и вкупе со щитом представляли серьезное препятствие.

Тина, обернувшись к Белезе, серьезно спросила:

— Почему это граф видит врага в каждом корабле, плывущем сюда? Он уже не надеется на помилование короля? Или кого-то ждет?

— Не знаю, девочка, — вздохнула Белеза. — Я ничего не понимаю. Я никогда не спрашивала, сколь тяжко преступление, за которое его изгнали. И вряд ли когда-нибудь осмелюсь спросить. Я только надеюсь, что старый король умрет раньше, чем мы.