Владимир Шимский - Дети Смерти

— Элта!..

Она вздрогнула. Сквозь пробивающийся в окна хижины сумеречный свет проступали очертания хижины. С трудом узнала стол, циновку, на которой свернулся калачиком хиссун. На полу разбитая амфа (когда это было?), рядом — серое тельце пушистой муссы. Ее длинный хвост причудливо обвился вокруг глиняного черепка, острая мордочка встревоженно поворачивалась из стороны в сторону. (Голодна?) Женщина подалась вперед — тут же горячая волна обдала ее с головы до пят — торопливо смахнула со стола несколько крошек: ешь.

Услышала голос Тая:

— Ты устала, да?

Несколько сект женщина с улыбкой наблюдала, как мусса деловито справляется с нежданным угощением.

— Почему ты молчишь?

— Я… не молчу. Смотри, уже утро.

— Тебе пора?

— Пора? — переспросила она. — Куда?

— К мужу, — проворчал Тай («Пожалуйста, Эл, остановись, я больше не могу»). — Этот калека поднимет всю Унру, если не обнаружит тебя в своей постели. — («Если ты не прекратишь, я тебя укушу»), — он откинул на подушку голову, тяжело засопел — снова лодка, море («Еще раз вот так. Так. Так».). Он застонал.

Она же раскачивалась на нем, приглушенно всхлипывая. Стиснув зубы, чтобы не закричать — слишком нечеловеческий получился этот крик. Мысли путались, как и длинные рыжие волосы, которые забивались в ноздри и мешали дышать — о, как она ненавидела их! Глаза слизились. Чужой, ненужный язык распух во рту — он разжимал стиснутые зубы, выдавливая на волю глухое и протяжное:

— Да-а-ай…

Потом все схлынуло.

На этот раз все.

Она с трудом вытащила непослушное тело из лодки и без сил повалилась рядом с Таем. Простыня была горячей и влажной от пота. Жесткая лежанка, казалось, мягче пуха. Рука Тая муссой прошлепала по ее вздрагивающему в такт дыханию животу.

— Не надо, Тай.

— Тебе пора. Я не боюсь, но меня и так здесь не очень-то любят. Это может плохо кончиться. — («Она совсем не боится утра»). — Что ты ему подсыпала, Эл?

— Я не Эл… — услышал Тай ее сонный голос.

— Что? — не менее сонно переспросил он.

Та, что лежала рядом, не ответила.

— Открой, Тай! Я знаю, что она здесь!

Барабанный стук в дверь вывел его из забытья.

— Магрут вонючий! — за дверью грязно выругались.

Веки упрямо не хотели разлепляться, голова раскалывалась от боли. «Она? Кто? Элта?» Тай заставил себя сесть и лишь затем открыл глаза. В хижине было светло и нестерпимо душно. Он попытался вспомнить вечер. Таверна. «Еще стаканчик, Гаррик». «Куда тебе, Тай?» Потом… что-то рыжее. Ага! Он как раз вышел вдохнуть свежего воздуха (как его не хватает сейчас). «Привет, Тай». «Привет, Эл». «Как поживает звереныш, Тай?» Он засмеялся: «Эта девочка что надо, Эл». «То-то ты сидишь здесь, а?» Нет. Все было не так. Она подсела к нему в таверне… Потом…

— Эй. Чтоб вы сдохли..!

Стук в дверь.

Громко.

Очень громко — похоже, стучали ногой.

— Как харута, Тай? А моя жена? — надрывались за дверью. «Ага. Торсон. Не ждали».

— Заткнись, — прохрипел унрит, тупо разглядывая лежащую рядом женщину. Ее рыжие, спутанные волосы разметались по подушке, рот был полуоткрыт, от сомкнутых век бежали тонкие лучики морщин. Она была совсем голая и… чужая.

Разомлевшее во сне тело источало аромат пота и пряностей. Странное чувство гадливости заставило его перегнуться через спящую и, подняв с пола одеяло, укрыть женщину.

— Спасибо, — поблагодарила она, не открывая глаз, — кто это там?

Он едва удержался, чтобы не ударить ее, но только прикрыл ладонью не вовремя открывшийся рот. Тай был зол: Элте давно следовало уйти. Если Торсон поднимет шум («Впрочем, он уже его поднял, тьфу!»), ни один унрит не откажется свести с ним счеты. Хотя бы из-за того, что он… — Тай стиснул зубы, — сын магрута и харуты.

«Ои!»

— Ладно, — злобно сказали за дверью, — посмотрим, что ты скажешь, когда я приду не один.

— Торсон! — Тай подался вперед.

— Ну?

— Я еще ничего не сказал, Торсон. С чего ты взял, что она у меня?

— Все очень просто. Ее видела Гилда. К тому же достаточно было взглянуть в окно…

— А! — Тай лихорадочно соображал, что делать. Логичнее всего, казалось, свернуть Торсону шею. Но тогда (Тай с сомнением поглядел на торчащий из-под его ладони пучок рыжих волос) что он будет делать с Элтой? Он и так достаточно наглупил. Вчера. Не надо было так. Тай почувствовал угрызения совести. Мона. Где она? Что с ней? («У меня две Моны — одна на небе, другая…») Ночью в Унре ее запросто могли затащить в любую пустующую хижину и… — Дур-рак!

— Именно, — подтвердил стоящий за дверью. — Твоя куда лучше.

— То-то ты ее лапал…

— С кем не бывает, Тай. Слушай, я знаю, что моя жена спит с кем попало — хриссы с ней! Но утром она должна возвращаться ко мне.

— Что?! — на мгновение у Тая отвисла челюсть.

— Разумеется, — продолжал Торсон, — хорошего тут мало. К тому же эта сучка, — Торсон громко ругнулся, и женщина вдруг забилась под могучей пятерней Тая, пытаясь высвободиться, — подсыпает мне в сетри всякую дрянь. Даже если бы я и не пил — что толку? Калеки не выбирают. Так что открывай. Мне до тебя дела нет. Да ты и сильней — бояться тебе нечего. А вот Элта получит сполна.

— Зачем? — усмехнулся Тай. — Она вернется к тебе. Потом.

— Я буду думать, что ты струсил, Тай.

— Хорошо, — унрит неохотно спустил ноги на прохладный пол. Он не торопился открывать, а прежде подошел к наполненной водой амфе, сполоснул лицо, сделал несколько жадных глотков. Вода тонкими струйками текла по подбородку. Он взглянул на лежанку. Женщина сидела, прикрываясь одеялом, и с ужасом смотрела на него:

— Ты… откроешь ему?

— Да.

— Не открывай, прошу тебя.

— Он будет думать, что я струсил.

— Он зол, он очень зол. Он убьет. Тебя… И меня… Нас.

— Ему это не просто будет сделать, — Тай подошел к столу с одеждой, швырнул ворох белья на лежанку: — Одевайся.

— Вчера ночью… — Она запнулась (на мгновение ему показалось, что она говорит не открывая рта. Тай судорожно сглотнул накопившуюся во рту слюну).

— Вчера я был пьян, и ты знаешь не хуже меня. Самое лучшее сейчас для тебя — вернуться к нему. — Тай кивнул на дверь.

— Но… я не Элта, Тай, — сказала она так тихо, что унрит едва расслышал ее голос.

— Эй, поторопись, — послышалось из-за двери.

Тай искоса взглянул на женщину:

— Не сходи с ума, Эл, — и принялся торопливо натягивать штаны.

Она с ужасом разглядывала руку. Нет, не свою — Элты. Шрам на указательном пальце (наверно, порезалась, когда чистила рыбу) слегка саднил, из потрескавшейся кожи выдавилась сочная алая капля. Она по привычке лизнула ранку, бросила взгляд на Тая и сразу же почувствовала его спокойствие (что ему Торсон) и… ненависть. К ней. К той рыжей, которая сидела сейчас на его постели, чье лицо заплыло розовыми пятнами размазавшихся за ночь румян, чье тело, еще не остывшее от его ласк, уже не вызывало ничего, кроме отвращения. Тело той. Рыжей. Элты.