Дмитрий Володихин - Золотое солнце

— Не дергайся, это я.

Малабарка, легок на помине. Я так глубоко ушла в воспоминания, что даже не расслышала плеска шагов по воде. Лицо у него несколько... разгладилось, видимо, что-то нашел, хотя то ли, что искал — не знаю.

— Слушай, Малабарка, — спросила я, когда он опустился рядом со мной на прогретый солнцем песок. — Тебе что- нибудь говорит имя Кайсар Лиртена?

— Ничего, — равнодушно отозвался он. — Кто это?

— Один... в общем, один аристократ из метрополии, который лет десять назад попал в плен к твоему народу.

— Не слыхал. Скорее всего не к нашей стае, не к Крысам. Так это он выучил тебя канналане?

— Именно. — Я вздохнула. — Просто так, ради развлечения. Вот кто, кстати, был по твоей символике сильнейший «махаф». Даже следы от него в песке оставались неглубокие, словно не человек прошел, а вестник богов на крыльях ветра...

— Красиво говоришь. — Малабарка сплюнул в лоскуток то, что жевал все это время, и засунул в рот еще горсть листьев. — И освоилась быстро.

— Просто это то, что я умею лучше всего, — объяснила я. — Тебе жизнь даровала радость вести людей в бой, а мне — понимать знаки и символы. Это как минимум столь же достойно уважения. И зря ты говоришь, что «махаф» труден для понимания. Ничего трудного: «атсал» — купец, «киит» — маг, жрица, «хутель» — наемник или, извини, разбойник, а «махаф» — уличный актер, танцовщица. Или такой авантюрист, как Кайсар.

На это он не ответил ничего, впрочем, я и не требовала от него ответа. Некоторое время прошло в молчании. Солнце медленно клонилось к закату, мои волосы почти высохли, в лоскуток легла новая порция целебной жвачки...

— Знаешь, — наконец выговорила я, — пока я не начала разбираться с твоим талисманом, у меня было такое предположение: твои и наши боги — враги. Поэтому один из вас, выброшенный на наш остров, должен либо погибнуть, либо перейти под власть Лоама и Серенн. Но это все равно что пойти на службу к врагу, и по возвращении к своим такого человека ждет судьба предателя. А вот теперь, когда я узнала, что и ваша, и наша магии имеют в истоке Незримого Владыку, совершенно не знаю, что и подумать. Одно знаю: все это нравится мне чем дальше, тем меньше.

— Мне тоже! — Малабарка зло сплюнул.

— Да, кстати, — заметила я, — про то, что случилось со мной, ты уже все знаешь. Половину тебе рассказала я, вторую половину ты видел своими глазами. А вот я еще ничего не знаю про то, за что маннаэл макаль Черных Крыс удостоился такой странной чести, как изгнание к нам...

— О, Аххаш... Для меня это бессмыслица. Пережил и забыл... — Он взглянул на меня изучающе, словно взвешивая: а стоит ли начинать? Наконец решился.

— Тебе понравится... Мы, вся стая Крыс, промышляли в хорошем месте. Самые дальние гавани Империи, если идти к полночи. Туда мало кто добирался из морского народа, овцы нестрижены... Одиннадцать кораблей — большая сила. Мы работали их шутя. Раз, другой, третий... Гарнизоны разбегаются, мало кто лезет на рожон, черви, даже схватиться в полную силу не пришлось. На четвертый раз попался в плен их офицер, куча дерьма, захотел жить, а на бою его изувечили, отрубили три пальца. Бесполезная груда падали, жертвенное мясо. Так вот, захотел жить. Рассказал, что явилась специальная команда. Три когорты, три сотни лучников, наемные варвары и какие-то еще неустрашимые. Займутся нами как надо, мол. Мы, конечно, занялись ими как надо. Высадились, где нельзя высадиться, застали их спящими, зарезали каждого третьего, прочие разбежались. Была там кучка настоящих . Ловкие, как придонные братья. Они только и остались на месте, не побежали. Эти, что ли, и были неустрашимые? Вот же снасть камбалья... Я взялся за их старшего. А все смотрят, Аххаш, как мы на мечах рубимся. Я его и так, и этак, не идет на меч, хорош. Он тоже все свои финты показал, но и я ему не даюсь. Вот же чума! Работаем наравне. А вокруг наши, смотрят. По двадцать наших на одного их бойца. Голыми руками не возьмут, конечно... Но положат скоро. А эти... не боятся. Как мы, понимаешь, совсем как мы, не боятся умирать , Аххаш Маггот! Уважил я его. Отпустил как человека, не дал прикончить, как ползучего краба. Его, старшего, и десяток бойцов при нем еще оставались, так им я тоже разрешил уйти подобру- поздорову. Он мне: мол, нужна будет помощь или что, я, префект Наллан Гилярус, добро забывать не приучен. Я ему: давай, говорю, иди живее, мол, какая мне от тебя помощь, подумай сам, сухопутник, ты живешь на неверной земле, а я — в вольном море, какая же мне помощь — от тебя, червяка ? Говорю ему: мол, я, Малабарка Габбал, жалую тебя: иди прочь. Ушли. Тут вылез Ганнор, корабельный мастер, это у нас...

— Ты можешь не объяснять. Я понимаю, о чем идет речь.

— У нас и раньше были нелады. Он взбунтовал остальных. Мол, одиннадцать человек могли стать нашей добычей и не стали. Мол, абордажный мастер...

Я механически повторила за ним эти слова, словно откованные из звенящей стали:

— ...маннаэл макаль...

— ...да, абордажный мастер, мол, много на себя берет, против закона пошел. Лишил вольных Крыс одиннадцати рабов... Судить его, сбросить его! — так он кричал. Гнилой топляк, старый, хитрый, давно готовился... Это я сейчас понимаю. За мной пошло меньше людей, чем за ним. Намного меньше. Безнадежно. Закон такого не разрешает, точно, но наша вольность стоит дороже. Так я думал, дерьмо. Моих было совсем мало, я решил зря не губить их. Приказал сидеть смирно. Но и сдаться так просто было бы против... да против всего. Взял с собой троих самых отчаянных, они бы все равно не стали пережидать. Схватился с прочими, пусть убьют, твари, что мне, смерть в глаза не глядела? Вышло иначе. Этих троих положили, а меня взяли. У двух Ганноровых крабов я, правда, сам забрал жизни. Но они меня взяли. Так бывает иногда...

Он умолк. Заходящее солнце щедро обливало золотом его лицо, руки, волосы, поблескивало на кольце в волосах, превращало черное рванье в тусклую темную бронзу... В этот миг он не был тенью моих снов, но и от варвара в нем было мало, как никогда. Меня вдруг посетило острое желание уговорить его тоже вымыть волосы — просто для того чтобы придать его облику чуть больше благородства. Прах побери, я бы даже не погнушалась сделать это сама!..

— Эй, Ланин! — Впервые за все время я услышала в его голосе некую нерешительность. — Тебе раны промывать приходилось?

— А что? — Все во мне так и замерло.

— Надо мою дыру в боку очистить, прежде чем мазь класть. Человеку со стороны это делать удобнее, чем мне самому.

— Ты мне доверяешь? — радостно переспросила я.

— Потроха карасьи, если б не доверял, не попросил бы!

Вне себя от радости я вскочила на ноги:

— Прах тебя побери, я целый день жду этого твоего разрешения! Теперь, когда ты его дал, в моей власти вообще убрать твою рану без всякого следа! Моей магии на это с лихвой хватит!