Анна Гурова - Громовая жемчужина

«Это же кисэн высшего ранга! — поняла потрясенная старуха. — Вот так монах! И откуда у него такие деньжищи? Храмовую казну разграбил, что ли?»

— Неужели я первая? — раздался из-за веера медовый певучий голос. — А, нет, кто-то меня опередил…

Роскошная кисэн, потеснив бормочущую приветствия старуху, проплыла в гостевую комнату. Снова раздался стук в дверь. Прекрасная Азалия помчалась открывать.

Третьим гостем оказался монах в точно такой же шляпе и рясе монастыря Семи Звезд — плечистый, воняющий мокрой шерстью, похожий на переодетого разбойника.

— Гляжу, меня опередили, — буркнул он, врываясь в чайный домик. — Надеюсь, сожрали еще не всё. Гр-р, проголодался!

Не успела Прекрасная Азалия и рта раскрыть, как в дверях показалась еще одна разодетая красавица. Она была меньше ростом и изящнее первой, и волосы у нее были темно-рыжие.

— Ага, вот и наши собираются! — прощебетала она, пряча лицо за веером. — Ух, повеселимся! Не запирайте, тетушка, я видела у калитки еще троих…

«Да у монахов Семизвездного сегодня просто праздник какой-то!» — подумала хозяйка, снова устремляясь к двери.

Через мгновение в домике толпилось уже шестеро гостей. Прекрасная Азалия уж и забыла, когда в последний раз принимала столько посетителей сразу. К странному обществу присоединились два худых молчаливых монаха в надвинутых до подбородка соломенных шляпах и две смешливые кисэн, хихикающие за неизменными веерами. Вся компания, толкаясь и вполголоса переговариваясь, словно это были старые знакомые, направилась в гостевую комнату. Азалия сунулась было вслед за ними, но на ее пути встал громила в рясе.

— А ты ступай себе, мамаша, пока отпускают, — и с этими словами бесцеремонно вытолкал ее за дверь.

«Вот ведь распутные твари! Подумать только, и на это безобразие идут наши пожертвования! — в праведном гневе подумала старуха (в жизни не отдавшая на храм ни медяка). — Ишь, „отдыхай!“ Как бы не так! Чтоб мне провалиться, если я не увижу ваши гнусные лицемерные хари и не прослежу, что за разврат вы там чините!»

Прекрасная Азалия выскользнула на улицу, обогнула дом и подкралась к гостевой комнате со стороны двора. На вощеной бумаге двигались тени, изнутри доносилась застольная болтовня кисэн, которую время от времени заглушало рыкание громилы. Вытащив из прически шпильку, старуха проковыряла крошечную дырочку в оконной бумаге и прижалась к ней глазом. Однако, вот неудача — ничего не увидела, кроме спины рыжей кисэн, точнее, ее изящного затылка, подчеркнутого волнистой линией воротника. Старуха принялась орудовать шпилькой, чтобы расширить отверстие. Неожиданно ей померещилось, что на затылке у кисэн появились круглые желтые глаза и эти глаза смотрят на нее в упор. «Что за глупости!» — одернула себя старуха, глядя, как кисэн, не оборачиваясь, поднимает руку и звонко щелкает пальцами. В тот же миг свет погас в глазах Прекрасной Азалии. Не издав ни звука, она тряпичным кулем свалилась на землю.

— До чего же назойливая старуха, — кисэн наконец опустила веер, открыв на всеобщее обозрение мохнатую лисью мордочку. — Но стол накрыла на удивление неплохой… Так о чем ты там, братец? О какой-то дыре?

— Я сказал: «Ну и дыра этот Асадаль!» — монах-громила сбросил шляпу, клацнул желтоватыми медвежьими клыками. — А похвальбы-то! «Жемчужина восточных островов! Второй Сонак»! Тьфу, помойка-помойкой. Домишки жалкие, улицы кривые…

— Ты просто прибыл в город не с той стороны. Северная застава…

— При чем тут северная застава? Я вылез из колодца в соседнем дворе. Местные жители, скажу вам, чего только не набросали в этот колодец! Кому бы понравилось, только оказавшись в незнакомой стране, тут же напороться на распухший труп с удавкой на шее?

— Где труп? — встрепенулась кисэн-хохотушка с мордочкой куницы.

— Да, где? — облизнулась вторая.

— Э нет, я первая спросила! Свежий или подтухший?

Гости убирали за пояс веера, развязывали и снимали шляпы. У семи из них на месте лиц скалились звериные морды.

Восьмым был Кагеру.

— …я не была на островах Кирим уже лет триста, а вы?

— Что здесь делать-то, сестрица? Скучное место, провинциальное. Множество мелкой трусливой нечисти, а крупной нет совсем. Деревня и есть деревня.

— Уж скорее кладбище. Неужели никто кроме меня не участвовал в той войне? Помнится, драка была страшная…

— …часто ли бываю в Сонаке? Да каждый год! Последний раз был в прошлом году, когда меня послали искусить одного зазнавшегося подвижника из храма Маго…

— Не искусить, а попросту напугать до смерти! Ха! А помнишь…

Демоны хохотали, делились воспоминаниями и впечатлениями, не забывая налегать на мясо и самогон. Все быстро захмелели, разговоры становились всё громче и бессвязнее, шутки глупее и непристойнее. Кисэн строили глазки монахам, намекая, что флиртом дело не ограничится. Один Кагеру не участвовал в разговоре, ничего не ел и не пил.

— Эй, монах, что загрустил? Выпей со мной! — тощий демон с волчьей мордой пихнул ему в руки чарку.

— Не хочу.

Все как будто только этого и ждали. Болтовня прекратилась как по волшебству, и семь пар желтых глаз уставились на мокквисина. У Кагеру пробежали мурашки по спине, хотя он считал, что ему, ушедшему за грань жизни и смерти, бояться уже нечего.

— Высокопоставленный демон имперской преисподней угостил тебя рисовым самогоном, — прорычал громила с огромными клыками, — а ты, ничтожный, ответил: «Не хочу»? Кем ты себя считаешь, смертный?

«Чародеем, который ловил таких, как ты, в тушечницы», — подумал Кагеру. Однако вслух ничего не сказал, потому что давно уже не был тем колдуном, да и злить демонов не собирался. К чему сердить тех, кому собираешься предложить сделку? Кагеру через силу ответил демону дружелюбной улыбкой и сказал, как ни в чем не бывало:

— Время уже позднее. Если гости насытились, может, перейдем к делу?

Глаза клыкастого демона налились кровью, однако его опередила кисэн, пришедшая первой. Ее миндалевидные зеленые глаза украшали хищную морду черной пантеры.

— По-моему, наш смертный друг слишком много на себя берет. Он забыл, что мы договаривались о встрече вовсе не с ним.

— Верно! — поддержали ее сразу несколько голосов. — Где Неправедный Судья, наш собрат? Почему он не явился?

— Семь — нехорошее число. Несчастливое, — нравоучительно заметил демон с вытянутой мордой волка. — Всемером начинать дела нельзя. А ввосьмером — если считать и монаха — и того хуже…

— Вы невнимательны, уважаемые. Нас девятеро.

Кагеру протянул руку к жаровне и опустил туда ладонь, почти касаясь углей. Его губы быстро зашевелились, произнося заклинание призывания. Вскоре под его ладонью сгустилась темнота, и из очага высунулась призрачная голова Тошнотника. В полной тишине волк выбрался из жаровни и улегся рядом с хозяином.