Анна Гурова - Громовая жемчужина

— Зажжем как стемнеет, — сказал он, любуясь на дело своих рук. — Будет не хуже, чем в день Голодных духов.

— А зачем вам это всё надобно, уважаемый мастер Терновая Звезда? — выразил всеобщее любопытство старшина плотников.

— Почтить духов горы Омаэ, — объяснил Сахемоти. — Начали стройку без их благословения, так надо хоть окончание отметить.

— Вот оно что, — старшина плотник с уважением глянул на комедианта. — Доброе дело!

— Сразу видно понимающего человека, — добавил его помощник. — Другой бы пригласил жреца Семизвездного, наших ками обижать. Не понимают они, что жрец придет и уйдет, а ками останутся…

— И монаха вашего, который тут всё вертится, правильно отослали, — крикнул еще кто-то. — Не место ему тут, на этой горе.

— Верно! От него только порча и вредность! — вразнобой поддержали остальные. — Отвратный монах! И братца своего от него заберите, он его плохому научит…

Мельком подивившись непопулярности Кагеру, Сахемоти собрал плотников для расчета. Он не жалел похвал, и все они были заслуженными — театр в самом деле вышел просто загляденье. Старшина, расчувствовавшись, произнес ответную речь:

— Поначалу-то, я прямо скажем, подумал даже, что госпожа княгиня на меня сердита, что сюда направила. Я ведь усадьбы и дворцы строю, а тут велели смастерить какой-то балаган-однодневку, да еще и на проклятой горе. Но нынче… Оно, конечно, нехорошо себя хвалить, но смотрю на эту сцену, и мерещится — построил княжеский дворец. Даже как-то захотелось прийти поглядеть на представление. Жаль, что оно только для благородных. Разве что на соседних холмах мест хватит…

— Как «мест хватит»?

— А вы не знаете? Народ из окрестных деревень наслышан, и даже из столицы многие собираются поглядеть, хоть одним глазком, с холмов… сотни, не то тысячи явятся… Однако ночь уже близко, пора и честь знать. Почтите ками, уважаемый мастер, квисинам жертву принесите, да и за нас словечко замолвите. Глядишь, и гора эта после вас больше не будет проклятой. Завтра придем пораньше, уберем и сожжем мусор, а там и рассчитаться можно…

— Словечко замолвим, — пообещал ему Сахемоти. — Да будет благословен ваш труд во славу истинных хозяев этого святого места!

— Ну а теперь-то, — воскликнул Анук, когда плотники ушли, — ты расскажешь, зачем заставил меня обвешать сцену всякой пакостью? Ну сцена ладно, а сосна при чем?!

— А сам не понял? — укоризненно спросил Сахемоти. — Братец, ну ты же имеешь к местным духам самое прямое отношение…

— Зато эта морская тухлятина не имеет никакого отношения ко мне! Клянусь, если не немедленно не расскажешь, я больше не стану тебе помогать.

Сахемоти пожал плечами.

— Ладно, спрашивай.

— Зачем ты велел мне огородить эту сосну?

— Собираюсь засушить ее и вывернуть наизнанку.

Анук онемел от изумления.

— Ты получил ответ, — усмехаясь, сказал Сахемоти. — Так иди и закончи работу — зажги свечи. Где кресало?

— Обижаешь, брат.

Анук наклонился, сложил ладони у рта, дунул — и свечи одна за другой загорелись от его дыхания, словно огненная змейка обогнула сосну и вернулась обратно, к его ногам.

Когда стемнело, костер разводить не стали. Сумрак слегка разгоняло только мерцание цепочки горящих свечей. Словно стая светлячков прилетела к подножию холма и расположилась на земле извилистой линией, изогнутой в форме замысловатой петли. Кольцо огоньков охватывало сосну и, не смыкаясь, двумя линиями уходило к сцене. Темнота пахла водорослями и свежей сосновой смолой. Сахемоти вошел в светящийся круг, приблизился к сосне и опустился на колени. Его взгляд остановился на светлом пятне — том месте, где Анук срезал кусок коры. «Прости, что вынужден так поступить с тобой, — мысленно сказал он дереву, глядя, как оно плачет смолой, затягивая рану. — Но, боюсь, это только начало».

Сахемоти низко склонился, коснувшись лбом сложенных перед собой рук, и зашептал заклинание на мертвом языке комма, предшественнике древнекиримского. В доисторические времена, когда острова Кирим носили другое имя и не было там еще ни городов, ни дорог, а только одни бесконечные леса, полные звериных богов, это заклинание было известно каждому охотнику и лесорубу. Сахемоти просил у сосны прощения за то, что собирался с ней сделать, уговаривал ее не держать на него зла и не мстить ему и обещал устроить ей скорое новое рождение в вечных лесах Небесной Заводи. Анук сидел на корточках по соседству, за линией огоньков, и внимательно слушал. «Странный у меня братец, — думал он. — Демона или смертного ему убить — что комара прихлопнуть, а перед деревом распинается».

«Цукиеми все-таки умница, — думал тем временем Сахемоти, пока его губы шептали слова молитвы. — Этот так называемый Везунчик действительно не человек. Подумать только, если бы не ее наблюдательность, я и внимания бы на него не обратил…»

Сахемоти вспомнил, как, будто любуясь облаками, попытался нащупать в невидимом срезе мира внутреннюю сущность этого парня и обнаружил… пустое место.

«Я смотрел и не видел, словно внезапно ослеп… Очень плохо. Как же это у него получается? Непроницаемая маска? А что под ней? Интересно, как он узнал обо мне? Увидел танец Отражения Солнца — и догадался? Нет — он нанялся в артель гораздо раньше, еще в Асадале. Когда возрождение старинного театра еще обсуждалось, а Кагеру только-только начал подыскивать подсобных рабочих и музыкантов… Мог ли этот невидимка случайно увидеть меня и распознать в новом теле? Маловероятно… если только ему не подсказали».

Мысли Сахемоти обратились к Кагеру. Мог ли мокквисин предать его?

«Если ему хоть сколько-нибудь дорога жизнь — не мог. Он ведь знает, что́ с ним сделают в случае неповиновения. Хотя… после его полета в огненный ад нельзя быть уверенным ни в чем. Ни один бог не решился бы на такое безумство. А этот колдун, похоже, решил, что ему терять нечего. Ну, если только это он нас выдал, скоро он поймет, как заблуждается…»

Сахемоти подумалось, что он зря и невовремя отослал Кагеру в столицу. Опытный чародей, знаток безымянных богов, был бы сейчас очень кстати…

«В обычных маскирующих заклинаниях есть одна неудобная, но в нашем случае полезная сторона — они работают в обе стороны. Я не могу разглядеть невидимку, но и он не видит меня. Все равно, что надвинуть на лицо шапку. Чтобы кого-то увидеть, ему надо раскрыться самому. Правда, этот парень опознал Цукиеми… Впрочем, для этого хватило бы обычных мозгов…»

По тыльной стороне ладони Сахемоти пробежал муравей. Где-то рядом сопел Анук, терпеливо дожидаясь начала ритуала.

«Допустим, мне удастся его спровоцировать — и он раскроется… Не исключено, что мне вовсе не понравится то, что я увижу. Возможно, я пойму, что мне с этим попросту не справиться. А если он все-таки шпион? Есть старый верный способ в этом убедиться. Но его оставим на крайний случай…»