Гай Орловский - Любовные чары

Выскочив за мной, она охнула, увидел распростертых в крови троих с автоматами в руках, а я вскочил в комнату напротив, это больше похоже на лабораторию, судя по аппаратуре, с той стороны коридор, там показались сразу четверо, один сделал характерное движение руками, словно в одной держит гранату, а другой выдергивает чеку.

Его соратник подбежал к двери и уже почти коснулся кончиками пальцев рукояти, как я поспешно всадил в него четыре пули из двух пистолетов. Тот, что с гранатой, уже успел отбросить чеку и приготовился швырнуть гранату в раскрытую для него дверь, сейчас на миг застыл в растерянности, но еще до того, как сам попытался прыгнуть к двери, я всадил и в него четыре пули.

Он рухнул, и, судя по раскрытой ладони, невидимая для меня граната выкатилась.

— Ложись! — крикнул я на той случай, если Мариэтта выскочит из-за укрытия и ринется ко мне.

Она вроде бы упала или пригнулась, а с той стороны сухо рванула граната. Дверь тряхнуло, но устояла, только низ посекло осколками.

— Пока нас не окружили, — сказал я твердо и красиво, — пробуй выглянуть взад, что там с Синенко. Мы все их силы оттянули на себя, но к ним, как видишь, прибыло подкрепление. Может быть, наш бравый сержант горит в подбитой машине?

— А ты?

— Я выберусь. Позже.

Она возразила:

— Нет! Это наш долг защищать гражданских. Я на службе.

— Я вывернусь, — пообещал я.

— Как?

— Пока военная тайна… Она вскрикнула:

— Что? Военная? Так ты не гражданский?

— Гражданский, — заверил я. — Но я самец. Вроде бы еще, ага.

— И что?

— Самцы, — изрек я патетически, — всегда на службе. Даже если в жопу пьяные на диване, потому что мы — самцы!

— Не увиливай, — прошипела она, — и признавайся! Если гражданский, то останусь и буду тебя защищать, а если из отряда особого назначения…

— Да, — сказал я, — из отряда. Давай, беги! Еще секунда — и будет поздно!

Я подтолкнул ее в задницу, как только она, пригибаясь, отбежала, я неслышно на цыпочках скользнул к двери в коридор, продолжая наблюдать за двумя голубыми силуэтами по ту сторону стены.

Они стоят с автоматами в руках ко мне спинами, я ощутил по их стойкам годы выучки и молниеносную реакцию, с этими разговаривать не получится, откроют стрельбу сразу. А у меня нет шансов, в тире тоже стрелял хуже всех дружбанов, хотя то время было так дико далеко…

Я сжал рукояти покрепче, что-то у армейских пистолетов зверская отдача, как бы не забылся, тогда вообще вывернет из ладоней, приготовился к стрельбе в упор и сделал еще шаг.

Оба резко повернулись в мою сторону. Я торопливо нажал на спусковые скобы. Выстрелы грянули оглушающе громко, стиснул челюсти и нажал снова, и потом еще раз, чуть сдвинув в сторону второго.

Его отбросило на стену, а когда сполз по ней на пол и остался сидеть, на расписной отделке медленно опускается широкая красная полоса, не оставляя следа.

— Ты… — проговорил он, — не зачитав прав…

Я покосился на первого, ему пуля разнесла череп, ответил оскорбленно:

— Я что, похож на полицая?

— А кто… ты…

— Конкурент, — объяснил я. — А что, в полиции в самом деле права зачитывают? Я думал, это кино.

Он криво ухмыльнулся.

— Зови неотложку быстрее… Я истекаю кровью…

— На планете вас девять миллиардов, — сообщил я, — так что не волнуйся за человечество. Убыль не совсем уж катастрофическая…

Я говорил, а сам прислушивался, когда я вот в таком мандраже, то четко почти вижу, что в соседних комнатах, что этажом выше, а что внизу. То ли мои ноздри ловят проникающие откуда молекулы запахов и срочно рисуют картинки, то ли уши ловят любые шорохи и потрескивание половиц, тут же перекодируют в понятные мне, такому тупому, сигналы, но я уже знаю, где сейчас Мариэтта, где Синенко и как мне действовать.

Он пробормотал:

— Мы же оба профессионалы…

Я сказал громко:

— Связь. Нужен медик, у нас раненый. Правда, он с другой стороны.

Голос дежурного прозвучал достаточно громко:

— Высылаю. Что значит, стороны?

— Не знаю, — ответил я. — С Темной, наверное… Мы на Светлой или как?.. Эй ты, какой стороне служишь?

Раненый простонал:

— Светлой, понятно… Я сказал:

— Говорит, Светлой. А мы тогда на какой? Дежурный оператор ответил бодро:

— Темную извели под корень! Теперь только Светлые против Светлых. Так даже интереснее.

Раненый сказал стонуще:

— Было бы интереснее Темные против Темных…

Вдали раздался быстро приближающийся вой полицейских сирен. Я сказал быстро:

— Все, сейчас тебе помогут. А я ухожу, извини.

Он проводил меня понимающей улыбкой, дескать, все понятно, никто не хочет попадаться на глаза полиции с оружием в руках.

Мариэтта встретила меня на крыльце, выпалила:

— Синенко ранен, но не серьезно. А ты у нас дальтоник!

Я изумился:

— Ты чего?

— Обивка, — сказала она еще злораднее. — Там у дивана не коричневая, а желтая!

Я отмахнулся.

— Была коричневая, но кошка изодрала, пришлось натянуть новую. Уже желтую. Посмотри внимательнее.

— Какая… кошка?

— Мейнкун, — ответил я. — Мерзость, конечно. Кошка должна быть не крупнее цыпленка. Хуже мейнкуна только саванна, она еще и крупнее. Еще рэгдоллы довольно противные….

Она смотрела вытаращенными глазами, совершенно ошалев, но ответить не успела, от группы омоновцев бодро подбежал один весь в защитной броне, крикнул торжествующе:

— Наконец-то раскололи!

Я оглянулся.

— А-а-а, капитан… Драсьте. И в чем вы как бы раскололи?

Он вперил в меня пронизывающий взгляд.

— Вам пришлось признаться нашему сотруднику, что вы боец отряда особого назначения!

Я охнул.

— Вы что, всерьез?

Он ответил с ехидцей:

— Аппаратура нашего сотрудника все записала. Включить для освежения памяти?

Я огрызнулся:

— Это вам ее нужно освежить! Для вас это просто сотрудник, а вы хоть замечаете, что у вашего сотрудника сиськи третьего размера?.. И что ваш сотрудник вообще-то самочка? Весьма даже?.. Которых в старое доброе первыми с тонущего корабля спасали!

Он спросил с недоверием:

— Что, по размеру сисек?..

— В точку, — сказал я. — С третьим и четвертым — в первую очередь.

Он хмыкнул.

— Сейчас женщина за такой сексизм вас по судам затаскает. Настоящая феминистка скорее утопнет, чем позволит и себе подобное унижение!.. Так что вы с такими заявлениями поосторожнее, это я вам как самец самцу из чувства классовой солидарности…

— Благодарю, — ответил я угрюмо. — В общем, я ей соврал. А вы что, женщинам никогда не врете?.. Я вот всегда. Ибо консерватор, сейчас это снова модно, элитарно и гламурно.

Он сказал разочарованно:

— А зачем врать? Это чревато…

— А я люблю чреватости, — ответил я. — Когда нет футбола, то хоть хоккей, а если и хоккея нет, что ж, остаются женщины… Правда, рекомендую собаку завести. Она и любит бесплатно, и требований поменьше.