Тимофей Костин - Науфрагум. Дилогия

- Возмутительные отговорки! - выкрикнула черноволосая инсургентка. - Это ведь не помешало ему жениться на графине Болейн! А сердце обманутой и брошенной принцессы Илеаны было навсегда разбито.

- Да, бегство с безродным цыганом, жизнь в таборе, в нищете, и смерть от руки собственного отца, сошедшего с ума от злости, действительно можно назвать разбитым сердцем, - насмешливо кивнул принц. - Хотя надо признать, в твоем отце причудливо соединились таланты родителей - утонченной принцессы и бродяги-конокрада. Недаром он, артист бродячего театра, зачал тебя не с кем-нибудь, а с аристократкой, еще больше улучшив породу!

София побагровела, онемев от ярости. Инсургент-скрипач судорожно задергал затвор автомата, судя по всему, намереваясь защитить честь солистки своего ансамбля, пристрелив принца и всех, кто попадется под руку. Если бы более хладнокровный инсургент-стюард не остановил его, кровопролитие стало бы неминуемым.

- И ты... ты имеешь наглость обвинять нас, трансильванцев?!

- Многие называли вас нахлебниками, - прищурившись, насмешливо заметил принц. - Нет-нет, я с этим не согласен.

- Это ложь!.. Беженцы и хотели бы, но не смогли вернуться из-за карантинной службы! Сам же Максимилиан, который ей командовал, запретил всем без исключения возвращаться на материк. И ты еще будешь упрекать наших предков в нахлебничестве?! Конечно, в Либерии они оказались без средств к существованию, как тут не быть нищете?

- Нет, София. Как ты помнишь, я был добр к тебе. Обладай я необходимой властью, непременно загладил бы вину деда. Но - увы! Не в моих силах посадить правнучку короля Михая на трон. Ведь я тоже лишен принадлежащей мне по праву короны, как и ты. Мы собратья по несчастью, так какой смысл обвинять Тюдоров?

- Кого же мне еще обвинять?!

- Замечательная логика. Наверное, ты просто расстроилась, что я не обещал на тебе жениться. Конечно, все еще можно рассмотреть и этот вариант восстановления справедливости. Правда, я забыл, ты ведь сбежала из монастыря. Допустимо ли нарушать принесенный Господу нашему обет? - теперь он откровенно издевался.

София онемела от бешенства. Покраснев, она несколько раз раскрыла и закрыла рот, но, прежде чем она нашла, что сказать, вмешалась Грегорика.

- Умолкни, Яков! - с возмущением выкрикнула она. - Ты не имеешь права так говорить! - обернувшись к певичке, она успокаивающе обратила к ней ладони. - Прошу прощения за него. Но разве вы не понимаете, что стоите над пропастью? Один неверный шаг - и возврата уж не будет. Кто бы ни был виноват в ваших злоключениях...

-...Замолчи! - взвизгнула София, и вдруг влепила Грегорике пощечину, прервав ее слова. - Мне не нужна жалость! Особенно от тебя! Если бы не ты, все могло быть по-другому!.. Почему он танцевал с тобой, а не со мной?! Почему он смотрит только на тебя?

Грегорика лишь удивленно расширила глаза - она явно не поняла, о чем шла речь. Принц же мгновенно перестал улыбаться. София закричала с издевкой:

- Ты думал, что никто не заметит?.. Ха!

Она снова замахнулась на принцессу, но теперь та подставила руку, блокировав удар. Стоявший за ее спиной рослый стюард-инсургент потянул ее назад, и Грегорика лишь сверкнула глазами:

- Очнитесь, пока не поздно!.. Вы погубите и себя, и других!

- ...Себя?! - яростно топнула София. - Лучше бы о себе волновалась!

- Маэстрина, что толку препираться - угрюмо пробормотал инсургент. - Мы пришли покарать последышей Тюдоров, так что бы и не начать с нее?

София секунду поколебалась, потом решительно кивнула.

- Да! Вот именно! Это правосудие, все слышали?! - оно обвела угрожающим взглядом публику. Лица студентов были бледны, девушки в ужасе зажимали себе рты, чтобы не кричать. Седобородый капитан "Олимпика" с отвращением нахмурился. Странно, но на костистом лице старшего помощника застыло совсем иное выражение - жадного внимания. Он не отрывал горящего взгляда от развертывающейся посреди зала гротескной сцены, и на его бледных скулах проступили пятна. Его тонкие губы разошлись в гримасе, оскалив прокуренные зубы, но он не замечал этого.

Принц Яков же замер, точно пораженный громом. Теперь ему было явно не до смеха.

- Что ты задумала, София? - с угрозой в голосе спросил он.

- Мы казним ее первой, - мстительно заявила София.

Рослый стюард, тоже мельком глянув в зал, а потом на принца, и прогудел:

- Маэстрина, был у нас обычай, ей-бо. Пускать прогуляться по доске.

Певичка подхватила мысль на лету, бросив взгляд через плечо, и щелкнула пальцами.

- Доски у нас нет, но расстелем красную дорожку! Ну-ка!

Флейтист, маявшийся неподалеку - он явно не знал, что делать со своим револьвером - с готовностью порысил в сторону и действительно приволок оборванную со стены багровую шелковую драпировку.

Она протянулась по блестящему паркету дорожкой прямо к ближайшему высокому - по всей высоте залы - оконному проему, забранному прочной рамой с небьющимся авиационным плексигласом. Средняя секция рамы сдвигалась вбок, и флейтист-инсургент, нервно поправив очки, открыл ее, впустив в залу порыв холодного сырого ветра, взметнувшего занавески и дамские прически.

Рослый инсургент чуть поколебался, и подтолкнул принцессу, которая заметно побледнела, в сторону темного проема. Ей предстояло пройти пятнадцать шагов.

- Грегорика!..

Второй стюард заломил руку принцу, который рванулся, было, вперед, заставив его остановиться. Лицо Якова было бледно и несло выражение отчаяния, но глаза оставались странно сосредоточенными. Он стрельнул взглядом на Софию, которая замерла, словно не понимая, что именно последует за ее словами - в глазах ее плескалось мучительная неуверенность. Потом глянул в зал, туда, где светились золотыми крылышками фуражки офицеров. Затем встретился глазами с конвоировавшим Грегорику стюардом-трансильванцем. Тот оглянулся через плечо со странно нерешительным выражением, словно прося совета. Только очень внимательный наблюдатель успел бы заметить, как принц вдруг на мгновение утвердительно опустил веки. Трансильванец едва заметно кивнул и повернулся обратно, к своей жертве.

Теперь Яков смотрел только на Грегорику - пристально, жадно, словно выискивая в ней признаки надлома и слабости, нетерпеливо ожидая момента, когда со слишком самостоятельной и независимой сестры сползет броня гордости, и она обратит на брата испуганный, молящий о спасении взгляд.

Но он так и не дождался.

Стан Грегорики был все так же прям и голос, как ни странно, звучал так же твердо.

- Одумайтесь, София, - обратилась она к инсургентке. - Вы убьете совсем не того, кого хотите. Я понимаю, как тяжело вам пришлось, но имейте мужество смотреть правде в глаза. Прошлое не исправить - вы вольны только над будущим. Поступайте так, чтобы не жалеть потом.