Сергей Малицкий - Очертание тьмы

– Зачем она мне? – вздохнула Гаота.

– Все так говорят, – буркнул Брайдем. – Пошли. Теперь это твой дом. Или у тебя есть выбор?

– Не знаю. – Она закрыла глаза, но словно продолжала видеть и с закрытыми глазами. – Почему мы спешились? Для всадника это слишком крутой подъем?

– Не настолько, – ответил Брайдем. – Ты идешь?

Он дождался, пока она откроет глаза, кивнул и двинулся вверх по дороге, припадая на одну ногу и ведя коня под уздцы.

– Хотя, если конь испугается и сбросит седока в пропасть, несчастный обречен. Слишком высоко. На самом деле, это всего лишь дань уважения к древним камням. Да и что тут идти? Около половины лиги или чуть больше. И два моста. К тому же…

Он обернулся и посмотрел на девчонку с тревогой, словно опасался ее. Так, как не смотрел на нее ни разу за весь долгий путь.

– Все время думаю, что тебе лет двадцать или больше. Чувствую так. Оборачиваюсь – вижу ребенка. Не могу это объяснить. Самому странно. Не отставай. Ты должна идти впереди.

– Почему? – спросила Гаота, которой было все равно, что делать – идти ли, лежать, сидеть или лететь вниз головой в бездонную пропасть. Она чувствовала себя мертвой. Взрослая, ребенок… какая разница? Что бы ни происходило, происходило не с ней.

– Первый предел, – сказал Брайдем. – Это испытание.

Гаота в недоумении посмотрела на спутника, потом покосилась на полуразрушенный каменный столб у края дороги, на гранях которого древним резчиком-умельцем как будто были обозначены сплетающиеся ветви, и перешагнула через выложенную темным камнем линию. Боль прокатилась по коже, начиная от пальцев ног и заканчивая макушкой. Запахло паленым. Жаром обдало лицо. Лопающейся коркой покрылась изнутри глотка. Глаза помутнели, и все вокруг подернулось линиями, словно огненный дождь сек дорогу и пропасть за ее пределами стрелами невыносимого зноя.

– Разворачиваемся, – донесся голос из‑за спины.

Она сделала шаг и еще шаг.

– Разворачиваемся, я говорю, – повторил Брайдем.

– Нет. – Она прикусила саднящую губу.

– Ты идешь? – удивился ее спутник.

– Иду, – хрипло ответила Гаота, стирая с лица шарики опалившихся ресниц и бровей.

– Тогда иди, – пробормотал Брайдем. – Но не так быстро, я плесну водой тебе на спину. Котто твой задымился на лопатках. Не волнуйся, ожоги пройдут, есть для этого средства у нашей лекарки, и следа не останется. Но странно это…

– Что странного? – с невольной гримасой оглянулась на спутника девчонка. Жар ослабевал с каждым шагом, и она уже могла не только дышать, но и видеть, хотя, кажется, головой было лучше не ворочать.

– Я был далек от мысли, что ты сможешь пройти все четыре предела сразу, некоторым приходится по месяцу, а то и по полгода жить в доме у начала тропы, очищать себя и готовиться к испытанию, а кое-кто разворачивался и вовсе отказывался от Стеблей, но если предел не принимает, его не проходят…

Лицо по-прежнему саднило. Гаота посмотрела в пропасть, которая и в самом деле казалась бездонной, покачала головой:

– Мы не прошли первый предел? Ты же сказал – испытание. Разве я должна была остановиться?

– Нет, – успокоил ее Брайдем. – Пока ты не осознаешь сама, что кому-то что-то должна, может быть, даже самой себе, ты никому и ничего не должна. Тебе нужно дойти до входа в приют. И если ты дойдешь до него охваченной пламенем, но дойдешь – ты станешь его дочерью. Просто еще никогда…

– И многие ли дошли с первого раза? – перебила спутника Гаота.

– Никто, – признался Брайдем. – Из тех, кого я знаю, – никто. Но если тебя останавливает второй предел, третий, четвертый, то при следующей попытке обычно до него добираешься без препятствий, и он сам становится добрее.

– А почему ты не испытываешь боли? – покосилась на спутника Гаота.

– Я уже принят приютом, – пожал плечами Брайдем. – Для меня более не существует пределов. Конечно, если что-то во мне не переменится. Но они вечно будут стоять здесь для врагов. Пока стоит приют.

– Несладко быть врагом, – поморщилась Гаота.

– Я лечил ожоги месяц, – кивнул Брайдем. – В том доме и лечил. Хотя тогда еще дома не было. В шатре.

– Приют принял тебя за врага, – поняла Гаота.

– Нет, – не согласился Брайдем. – Будь я врагом – не добрался бы до приюта. Он просто призвал меня очиститься.

– Прокалил… – прошептала Гаота.

– Или так, – хмыкнул Брайдем. – Будь осторожна. Впереди второй предел. Обычно каждому воспитаннику выпадает одно испытание. Стебли не жестоки к тем, кого они собираются сделать своими детьми. Очень редко – выпадает два предела. Хотя Гантанас и говорит, что четыре закалки лучше одной, но… Первый предел называется пределом огня, второй…

– Я догадаюсь, – остановила Брайдема Гаота.

Ширина дороги была шагов десять, не более. Справа и слева зияла пропасть, дна которой не достигал взгляд, но Гаота и не жаждала увидеть дно. Отчего-то ей хотелось, чтобы его не было вовсе. Дорога вела вверх, и идти было нелегко. К тому же из пропасти поднимался холодный ветер и со свистом теребил волосы, обжигал и так обожженные щеки Гаоты. На крутом повороте столба не было, но тем же камнем была выложена в полотне дороги рыба. Сверкала мрамором чешуя, отливали искрами кварца плавники, блестел гранитом глаз.

– Еще шаг… – начал говорить Брайдем, но Гаота уже почувствовала. Холод стиснул ее железными пальцами. Плеснул ледяной водой в лицо, сомкнул инеем ресницы, скрючил в клешни пальцы, прихватил стынью суставы. Слизнул морозным языком все звуки, кроме воя ветра, который теперь вдруг и в самом деле обратился пламенем, потому что любое его прикосновение как будто срывало с лица кожу. «Этого не может быть, – донеслась издалека, как чужая, собственная мысль. – Мама говорила, что редко кому удается предметное колдовство. Из сотни колдунов девяносто девять способны обмануть кого угодно, но один и в самом деле может вызвать удар молнии у своих ног. Но если взять сотню таких умельцев, вряд ли хоть у одного из них хватит мастерства, чтобы обратить дорожную гальку в звонкую монету».

«Зачем мне монета? – подумала Гаота, мысли которой тоже были медленными и как будто заледенелыми. – Мне хватит способности вызвать удар молнии. Только не у своих ног. Только не у своих ног».

– …Гаота… – донеслось откуда-то издалека. – Гаота.

– Да? – Она с трудом повернула голову, почувствовала, что до собственного лица лучше не дотрагиваться, посмотрела на Брайдема. Тот глядел на нее с ужасом. От знака рыбы она успела пройти двадцать шагов.

– Что ты хотел сказать?

Язык слушался с трудом, губы почти стучали друг о друга и, кажется, потрескались.

– У тебя ботинки лопнули от мороза, – наконец вымолвил Брайдем.

Она опустила взгляд и кивнула. Да, ее короткие сапожки, которые она донашивала за средней сестрой, потрескались. Ну так чему удивляться, если потрескалась вся ее жизнь? Пришла в негодность. Одно только было непонятным: выходит, это все не морок? Все происходит на самом деле? Или сапожки наверху окажутся опять целыми? А дойдет ли она до верха? Ноги едва движутся.