Рене Ахдие - Ярость и рассвет

Когда раздался еще один стук в дверь, на сей раз более настойчивый, халиф поднялся на ноги.

– Входите, – разрешил он.

Четыре солдата вместе с шарбаном Рея вошли в спальню, и Шарзад почувствовала, как пол под ней начал качаться. Она сжала колени и выпрямилась, чтобы не дать своему телу выказать хотя бы малейший признак слабости.

«Почему отец Джалала здесь?»

– Генерал аль-Хури, что-то случилось? – спросил халиф.

Шарбан поклонился своему королю, поднеся руку ко лбу.

– Нет, сеид. – Он колебался. – Но… уже утро. – Его глаза метнулись в направлении Шарзад. Он побледнел, отказываясь встретиться с ней взглядом.

«Он не может… он… он хочет убить меня? Почему он хочет, чтобы я умерла?»

Когда халиф не сделал никакого движения, чтобы остановить его, шарбан кивнул стражникам.

Они зашагали в сторону Шарзад.

А ее сердце… ее сердце готово было выскочить из груди.

«Нет!»

Стражник потянулся к ее руке. Его рука сомкнулась вокруг ее запястья, и Шарзад заметила, как лицо халифа напряглось. Она выдернула свою ладонь из руки стражника, словно это было пламя, обжигающее кожу.

– Не прикасайся ко мне! – закричала девушка.

Другой стражник протянул руку, чтобы схватить ее за плечо, и она, предварив это, ударила его по руке.

– Ты что, глухой? Как ты смеешь ко мне прикасаться? Ты знаешь, кто я? – В ее голосе прозвучала нотка паники.

Не ведая, что еще можно сделать, девушка сосредоточилась на своем враге.

В его тигровых глазах было… терзание.

Настороженность.

А потом?

Спокойствие.

– Генерал аль-Хури?

– Да, сеид.

– Я хотел бы представить вам гору Адамант.

Взгляд шарбана метался между халифом и Шарзад.

– Но, сеид… Я не понимаю. Вы не должны…

Халиф повернулся лицом к шарбану.

– Вы правы, генерал. Вы не понимаете. И вы даже, вероятно, никогда не поймете. Несмотря на это, я хотел бы познакомить вас с горой Адамант…

Халиф оглянулся на Шарзад, призрак улыбки играл на его губах.

– Моя королева.

Рида Тарика была покрыта толстым слоем пыли. К каждой открытой части его тела прилип песок. Гнедой жеребец юноши был гладким от пота, и вокруг железной узды у него во рту начала собираться белая пена.

Ворчание Рахима становилось громче с каждым часом.

Однако взору Тарика уже открылись городские ворота Рея, маячащие на горизонте.

И он отказывался остановиться.

– Ради всего святого, мы можем хоть чуток замедлить наш темп? – закричал Рахим уже в пятый раз за несколько минут.

– Вперед. Замедли темп. А потом просто скатись со своего седла. Ты наверняка станешь пиром для ворон, – огрызнулся Тарик.

– Мы уже два дня несемся без остановки!

– И, несмотря на это, почти не сдвинулись с места.

Рахим замедлил лошадь до легкого галопа, вытирая пот со лба.

– Не пойми меня неправильно, я так же волнуюсь за Шази, как и ты. Но какая от тебя, полуголодного и почти мертвого, будет кому-нибудь польза?

– Мы сможем поспать под облаком благоуханий, как только доберемся до дома дяди Резы, – ответил Тарик. – Нам нужно просто добраться до Рея. Мне нужно… – Он еще раз пришпорил лошадь.

– Тебе не стоит так волноваться. Если кто-то и способен сделать невозможное, так это Шази.

Тарик осадил своего арабского скакуна, чтобы выровняться с Рахимом.

– Она даже не должна была пробовать.

– Это не твоя вина.

– Ты думаешь, меня волнует чувство вины? – взорвался Тарик.

– Я не знаю. Но все же понимаю – ты чувствуешь свою ответственность за то, чтобы это исправить. А я чувствую ответственность перед тобой. И Шази.

– Извини, – сказал Тарик. – Я не имел права кричать на тебя. Но сделал бы все, чтобы предотвратить это. Одна мысль о ней…

– Прекрати. Не кори себя.

Несколько минут они ехали в тишине.

– Я действительно чувствую себя виноватым, – признался Тарик.

– Знаю.

– Я чувствовал себя виноватым и тогда, когда умерла Шива.

– Почему?

– Потому что я не знал, что сказать Шази после смерти ее лучшей подруги. После смерти моей двоюродной сестры. Я не знал, что сказать хоть кому-то. С моей матерью все было совсем плохо. Моя тетя – ну, я не думаю, что кто-то мог предотвратить ее смерть, в конце концов. А Шарзад… она была такой тихой.

– Это само по себе раздражало меня, – промолвил Рахим горестным тоном.

– Я должен был знать еще тогда. Я должен был увидеть.

– О, если бы ты был провидцем, Тарик Имран аль-Зияд, – вздохнул Рахим. – Если бы мы все были. Вместо того чтобы являться бесполезным третьим сыном, я был бы богачом в объятиях красивой жены… с прекрасными формами и длиннющими ногами.

– Рахим, я не шучу. Мне следовало понять, что она сделает нечто вроде этого.

– Я тоже не шучу, – нахмурился Рахим. – Ты не можешь предвидеть будущее. И ты ничего не способен поделать с прошлым.

– Ты ошибаешься. Я могу сделать вывод… – Тарик уперся пятками в бока своего жеребца, и лошадь полетела вперед темным пятнышком среди песков. – И я могу удостовериться, что такое никогда больше не повторится.

Была уже середина утра, когда Тарик и Рахим спешились с лошадей посреди изящных имений Резы бин-Латифа, глубоко в сердце Рея. Поблескивающий овальный фонтан из глазурованного темно-синего кафеля украшал центр двора, а пол был выложен терракотовыми камнями, искусно вырезанными в форме шестиугольников. Зеленые лозы винограда обвивали колонные арки. У основания каждой были небольшие клумбы, полные фиалок, гиацинтов, нарциссов и лилий. Факелы из выплавленной меди и железа украшали стены, словно ожидая темноты, чтобы продемонстрировать свое многогранное величие.

И все же, несмотря на всю красоту дома, в нем ощущалась аура неуемной печали.

Чувство ужасной потери, которую не могло заполнить никакое количество блеска.

Тарик посадил Зораю в импровизированной конюшне в дальнем конце двора. Она пронзительно крикнула, жалуясь на дискомфорт новой обстановки и незнакомый насест, но затихла, стоило Тарику начать кормить ее.

Рахим скрестил руки на груди, вокруг него заклубилось облако пыли.

– Чертову птицу кормят раньше, чем меня? И где справедливость?

– Ах, Рахим-джан… я вижу, за последние несколько лет немногое изменилось, – сказал кто-то.

Тарик повернулся на звук этого знакомого голоса.

Под занавесом виноградных лоз в арке неподалеку стоял его дядя.

Оба юноши вышли вперед и склонили головы, прижав кончики пальцев ко лбу в знак уважения.

Реза бин-Латиф вышел из тени с печальной улыбкой на лице. Темные волосы мужчины поредели еще больше с последнего раза, когда Тарик его видел, и аккуратно подстриженные усы сильнее подернулись сединой. Морщинки у его глаз и рта, которые Тарик всегда связывал с чувством юмора этого человека, углубились, отразив что-то решительно несоответствующее…