Валерий Елманов - Алатырь-камень

– Если они не пойдут со мной, то ближе к весне все равно многие помрут от голода! – отчаянно выкрикнул Миндовг. – Или на нас нападут враги, и мы все погибнем от их стрел, копий и мечей!

– Вот возле меня стоит кунигас над кунигасами русичей, – возразил криве-кривейо. – Он обещает, что враг не придет на наши исконные земли. Кроме того, он предлагает службу в своей дружине для многих литовцев и щедро заплатит за нее каждому роду.

– А можно ли верить кунигасу врагов?! – снова выкрикнул Миндовг.

– Можно, – твердо ответил жрец. – Скажу еще, что у этого кунигаса люди гибнут не так часто и не в таком количестве, как у тебя, Миндовг. Прошлый год именно ты потерял половину своих воинов, а вернулся ни с чем.

– Я не потерял, а спас половину воинов, – нашелся Миндовг.

– Можно сказать и так, – покладисто согласился криве-кривейо. – Но главное все равно остается – половина погибла.

– Наша земля скудна. Если он обманет и приведет своих воинов на наши земли, то погибнут все – старики, женщины, дети. Я не думаю, что останутся живы старейшины, и мне кажется, что не уцелеешь и ты сам, криве-кривейо, – мрачно возразил Миндовг.

– Да, так оно и случится, – хладнокровно согласился жрец. – Но зачем ему обманывать нас, когда он мог бы уже сейчас прийти со своими воинами? Народ, окруженный врагами, все равно обречен на смерть, и никакие боги ему не помогут, потому что они никогда не помогают глупцам, предпочитающим враждовать со всеми соседями, вместо того чтобы подружиться с ними.

– Их бог – Кристос. Они никогда не смогут стать нашими друзьями, – неуступчиво заметил Миндовг.

И тут слово взял Константин:

– Ты забываешь, Миндовг, что на моей груди два знака, и они мирно уживаются, не пытаясь сжечь друг друга. И я тебе отвечу – почему. Да потому, что ненависть иссушает душу и сжигает сердце. Два знака – это символ того, что пора прекращать войны и переходить к миру. Пока я жив и живы все те, кто стоит со мной у этого священного огня, пред ликами ваших богов я даю свое нерушимое слово в том, что никогда не приведу воинов на ваши земли. И никогда ни один мой жрец не посмеет предать поруганию тех, в чью честь вечно горит это пламя, – и повторил то, что уже говорил жрецу той первой ночью: – Боги не враждуют – это делают люди, но не все, а только глупые. Я научу ваших людей сражаться так, что их будет гибнуть очень мало, а приносить добычи они будут достаточно. А если ее не будет, то они все равно не останутся без награды.

– И там, в своем войске, ты со своими криве наденешь на них кресты! – выкрикнул Миндовг и удовлетворенно подметил, как дрогнуло лицо старого криве-кривейо.

– Никого из них не будут пытаться насильно обратить в нашу веру, – твердо ответил Константин. – Если же таковое случится, то я все равно об этом узнаю и строго накажу ослушника, а человек, обращенный в нашу веру, будет отпущен с богатыми дарами и сможет смыть с себя это насильственное крещение в водах вашего священного Немана. Не забывай и о самом главном – придя под мою руку, вы сможете себя чувствовать в безопасности в своих землях.

Он медленно обвел взглядом собравшихся. Чувствовалось, что большинство еще колеблется, не зная, на чью сторону встать. Одно дело – отказать горячему кунигасу Миндовгу в набеге, но совсем другое – принять такое важное, судьбоносное для всего народа решение.

– Я знаю, что мудрость против поспешности, – медленно произнес Константин. – Да она и не нужна. Разве я тороплю вас? Нет. Я сказал свое слово, а теперь вам надлежит подумать. Я подожду. Но прежде чем я уйду, я приглашаю вас послать старейшин, которым вы доверяете, вместе со мной к вашим соседям, ливам и семигалам. Пусть достойные люди посмотрят, как они живут сейчас, после того как оказались под моей рукой. Тогда вы и примете решение.

Раздался одобрительный гул, и Константин понял, что выиграл. Пусть они ничего не решили, но уже сделали первый шаг навстречу – согласились подумать, побывать у тех же ливов, но главное в том, что на его сторону все больше склонялись жрецы и старейшины.

Решение ими было принято гораздо позже, через три месяца, то есть ближе к лету, но это была только документальная фиксация победы, достигнутой им тем морозным солнечным днем.

Более того, тогда же удалось достичь договоренности о строительстве на их землях первой дюжины каменных крепостей. Пять из них наметили поставить на побережье Варяжского моря, еще три – на землях пруссов, недалеко от польской границы, и по две – в Жмуди и Литве.

Криве-кривейо поначалу не совсем одобрительно отнесся к этой затее. К тому же в каждой из крепостей изначально намечалось построить православный храм, а тягаться с конкурентами, которые неизмеримо богаче по своим возможностям, вовсе не входило в его планы.

Но потом, узнав, что именно он приобретает взамен, потрясенный жрец только небрежно махнул рукой. Цена была столь высока, что ему стало уже совершенно не до церквей. Еще бы, ведь русский царь великодушно предложил ему такие сокровища, о которых он и не смел даже мечтать.

Велика была власть криве-кривейо над любым из рядовых жрецов-ванделотов, но над ним самим настолько же возвышались легендарные жрецы с острова Рюгена, особенно из Арконы [88] Аркона – священный город на острове Рюген, где располагалось главное святилище северо-западных славян, в том числе и поморских, посвященное богу Святовиту. Было уничтожено и разграблено датским королем Вальдемаром I Великим в 1168 г. , которые возносили жертвы самому Святовиту. И вот теперь Константин предложил ему в дар все уцелевшие сокровища этого храма. Их насчитывалось не так уж много, и далеко не все они были изготовлены из золота или серебра.

Но ценность этой утвари, включающей грубые кремневые ножи, в глазах криве-кривейо была столь огромна, что у него даже не нашлось слов благодарности за столь щедрый дар. Он просто сидел, выпучив глаза и широко открыв рот, и задыхался от восторга.

Чего стоил один только золотой обруч, в котором верховный жрец Арконы совершал свои обряды. Правда, драгоценные камни, которые его украшали, были уже давным-давно извлечены из него, но рязанские ювелиры быстро исправили ситуацию.

Криве-кривейо, держа его в своих старческих дрожащих руках, только нетерпеливо отмахнулся, когда Константин заикнулся было о людях, которые ему нужны для грубых работ. Жест означал, что будут и люди, и другая необходимая помощь, только ты сейчас сделай милость, не мешай наслаждаться лицезрением великой святыни.

А Константин мысленно похвалил себя за предусмотрительность, с которой он обговорил с королем Вальдемаром Победителем, сыном того самого грабителя, вопрос возврата всего того, что его покойный батюшка вывез с острова.