Андрей Валентинов - Квентин

— А-а что такое? — растерялся молодой человек.

Недокуренная сигарета, прочертив огненный след, упала на землю.

— Утром увидите. Вообще-то главным объектом для растерзания намечались вы. Как говорится в русской сказке, котлы кипят кипучие, точат ножи булатные… Боже, Уолтер, какое у вас лицо!

Молодому человека и в самом деле на миг представилось пиршество людоедов с барбекю из альпинистов на раскаленной решетке.

— Марг! Что… Что с ними собираются делать?

Женщина отступила на шаг, взглянула изумленно и вдруг захохотала.

— Вы серьезно спрашиваете? В самом деле? Уолтер, не вгоняйте меня в краску! Мне уже стыдно… И вообще, я ничего вам не говорила, а главное ни о чем не предупреждала.

Отсмеялась, вытерла глаза платком.

— Есть же еще такие чистые мальчики! Oy, stydoba! Бить меня надо, Уолтер, только некому.

— Не надо бить! — с трудом выговорил ничего не понимающий Перри.

Придумалось лишь одно: его приятелей решили упоить местным «Киршем». Если так, накрылась тренировка!

— Побегу! — женщина улыбнулась. — На таких мероприятиях мое присутствие необходимо. Парни, конечно, бдят, но лишний взгляд не помешает… Уолтер! Завтра с утра сводите меня в горы? Встретимся в полседьмого прямо здесь.

— Конечно! — обрадовался Перри. — Я вам все покажу, на скалу поднимемся…

Умолк. Перчатка! Белая плотная ткань на правой руке!..

— Как выйдет, — очень спокойно ответила Марг. — Вы все равно будете об этом думать, Уолтер, поэтому расскажу. Двадцатый год, Крым, маленький татарский город Джанкой. Разорвался снаряд. Когда я очнулась в госпитале, то узнала, что этот же снаряд убил моего жениха. И жизнь кончилась. По крайней мере, мне так тогда казалось.

Бывший сержант стал по стойке «смирно».

— Мэм! Это не так, мэм! Вы молоды, красивы, у вас замечательная улыбка, вы прекрасно поете и… И я бы пошел с вами в разведку, мэм!

Женщина закусила губу, попыталась улыбнуться:

— Спасибо, Уолтер. Но не надо так. Я всего лишь ефрейтор погибшей армии.

Сержант Перри пристукнул каблуками, взметнул ладонь к виску.

— Офицер в расположении части! Отдать честь офицеру!..

Мухоловке почудилось, что она слышит танго. Удивилась. Остановилась, бросив недоуменный взгляд на серебристую тропу, протянувшуюся до самого горизонта, оглянулась.

Вечернее небо, закатное солнце. Танго.

В живом сердце — нежданная острая боль. Словно бы у нее, лишившейся всего, что есть у человека, отнимают нечто, без чего не сделать дальше и шага.

Танго. Третий куплет. У нее забирают ее рыцаря. Бронзовый цветок, зажатый в ладони, стал куском льда.

— Не жалей! — шепнули за левым ухом. — И не обманывай себя.

— Кто? — шевельнула она губами, вспоминая людскую речь.

Слева хохотнули.

— Я здесь и не здесь, я везде и нигде. Я тенью скольжу по прозрачной воде; мой голос так сладок в ночной тишине… Фирдоуси — гений! [64] Хаким Абулькасим Мансур Хасан Фирдоуси Туси — персидский поэт, автор эпической поэмы «Шахнаме» (Книга царей). Стихи даются в переводе Ц. Б. Бану-Лахути. Я давно уже с тобой, много лет, но ты смотрела вперед, не замечала. А я даже тут, между небом и землей, тебя не бросил. Не слушай сердце, оно лжет. Не все ли равно сейчас, кто зарежет твоего теленка? Ты его жалела, но не собиралась миловать. У телят такие добрые и глупые глаза, но кого это остановит?

Чужие слова отозвались забытой болью. Красная метель, золотые искры, черная глыба скалы, чья-то рука в ее руке… А танго все не хотело кончаться, за третьим куплетом — четвертый. «Мы ушедших слышим сердце. Шаги умолкшие мы слышим…»

— Не думай! — заспешил голос. — Не было рыцаря, вымерли они, как мамонты…

— Нет, — шевельнулись губы. — Был. Я… Я умерла за него.

— Так и говори на Суде! — подбодрили слева. — Там не солжешь, но на вещи можно взглянуть по-разному. Зачем же признаваться, что ты просто покончила с собой от страха и безнадежности? Смертный грех, нельзя! Но сейчас взгляни правде в глаза. Ты просто выбрала между смертью и смертью, между пытками и пулей-избавительницей. Вот и вся цена твоему благородству.

— Нет, — еле слышно проговорила она. — Уйди.

За левым ухом хихикнули.

— Я здесь и не здесь, я везде и нигде, в сыпучем песке и в текучей воде. Я всюду, где люду от бед не уйти. Не хочешь, а встретишь меня на пути…

Возле первой скалы остановились. Дальше тропа уходила резко вверх, а потом и вовсе терялась в каменном хаосе. Вершина закрывала небо, черная тень спорила с бледной утренней синевой. Серые клочья тумана цеплялись за острые гребни.

— Эйгер! — тихо проговорила Марг. — Огр-великан, пожиратель скалолазов.

— К сожалению, да. Три стены уже взяли, но эта, Северная, не сдается.

Уолтер расчехлил фотоаппарат, оглянулся, пытаясь найти подходящее место для съемки. Темновато, солнце еще невысоко…

— Здесь еще ничего, а чуть дальше придется бить крюки чуть ли не через каждый метр. Ребята думают идти по диагонали, от Бивачной пещеры и Разрушенного Столба, потом ниже Красной скалы. Первое Ледовое поле, Второе…

Перри поглядел наверх и невольно поежился. Легко сказать «по диагонали»! Сейчас, в утренней дымке, Северная стена казалась именно стеной, отвесным неприступным монолитом. Не дойти, не доползти, даже не долететь. Эйгер-Огр только посмеется с ледяной вершины, хоть на каждом сантиметре крючья забивай.

Женщина стала рядом, вздернув голову, словно пыталась разглядеть скрытый за туманом безжалостный лик затаившегося среди скал великана.

— Я читала, что главная трудность — не сам подъем, а погода. Она постоянно меняется, угадать невозможно.

Молодой человек усмехнулся:

— Тони… Тони Курц сказал, что Эйгер — это не спорт, не альпинизм, а рулетка. Выиграет тот, кому выпадет «зеро», но пока шарик скачет исключительно по «черному». Мои тезки хотят вернуться сюда в июле и… И сделать ставки. Курц и Хинтерштойсер тоже мечтают рискнуть, но они в армии, могут и не отпустить…

— …И какой-то фельдфебель с одной извилиной от фуражки, возможно, спасет им жизнь. Безумцы!..

— Ага! — вздохнул Перри, не отводя взгляда от вершины.

Ему и самому хотелось туда, в серый туман, но покоритель исполинской горы Семи Пещер прекрасно понимал, что здесь не Теннесси. Эйгер сшибет его щелчком на первом же траверсе.

Ничего! Жизнь — она длинная. «Мы разбивались в дым, и поднимались вновь. И каждый верил: так и надо жить!..»

— На вашем лице все можно прочесть без словаря, — рассмеялась Марг.