Елизавета Дворецкая - Пламя северных вод [litres]

Слушатели содрогались, и каждый видел перед собой черного змея, свивающего блестящие чешуйчатые кольца, его горящие как угли глаза. Мальфрид невольно опустила веки: ее вновь охватило то чувство глубинной жути, которое едва не сгубило ее, пока она плыла от зеленой лодки к берегу. Змеиный шип, свист грозовой тучи слышались в сильном голосе Дедича. И в то же время – неодолимый соблазн. Обаяние мужской силы, притяжение губительной глубины…

Мальфрид слушала эти восхваления, изумляясь все больше. Что это – новая песнь, сложенная для нее? Или старинная, о том, что уже бывало раньше? О тех девах, что становились женами господина вод в облике змея?

Звуки струн усилились и звучали подобно золотому грому; голос певца приобрел торжествующую мощь, и казалось, земля и небо содрогаются, когда появляется на свет могучий сын божества. Рыбы уходят в глубину, птицы стремятся за небокрай, звери рыскучие разбегаются по лесам от его первого крика…

Голос певца стих, но наигрыш еще струился, давая слушателям время опомниться и указывая им путь из чудесной страны назад в белый свет. По золотым нитям звенящих струн с неохотой дух возвращался с того зеленого луга близ синего Ильмень-озера, где звезды, солнце и месяц гуляют хороводом, отдавая свой свет чудесной деве, где алые ягоды и белые жемчуга напрасно соперничают с прелестью ее уст. Где растворяются врата подводного царства и появляется молодец-змей, будто туча грозовая, во всей ужасной сумрачной своей мощи. Этот звон отдавался в самой глубине сердца, заставляя отвечать его глубинные струны. Постепенно зов слабел, уходил вдаль, и обычный зримый мир вновь проступал под тускнеющим сиянием…

Но вот все стихло, однако в гриднице еще какое-то время стояла тишина. Каждый вслушивался в последние отзвуки сердечных своих струн и не желал потревожить их даже вздохом.

Мальфрид сидела, опустив глаза и глубоко дыша. Ее окатывали жар и озноб, почти как в ту ночь, когда она шаг за шагом входила в Волхов, повинуясь неодолимому влечению, неслышному, но властному призыву господина вод. С ней ли это было? Или с той, другой девой, Малфридой Буеслаевной, на том зеленом лугу, где ходят солнце и месяц? Дедич пел о ней – и о другой, о деве, вечно живущей в священных преданиях и находящей все новые и новые воплощения в земных девах новых поколений. Он сотворил для нее еще одно чудо: будто взял за руку и перевел из земного мира в Занебесье. Дал ей и ее будущему чаду место в золотом тереме солнца и защиту самих богов, какую не дадут никакие самые сильные наузы.

Сигват на осенний пир в Хольмгард так и не явился, хоть веселье продолжалось до утра. Сванхейд и Мальфрид вскоре после полуночи удалились в спальный чулан, оставив гостей на Бера и Вестима. Мальфрид постелили на том самом ларе с плоской крышкой, где хранилось золото Хольмгарда; она думала, что ей будут сниться особенные сны, но напрасно. Спала она некрепко: от пиршественной палаты ее отделяла лишь стена из тонких бревен, и в сон ее все время врывались крики и гул голосов.

Как-то раз она проснулась оттого, что наступила тишина: внезапная тишина так же способна разбудить, как и шум. Снова звучали гусельные струны, но иначе – Мальфрид сразу поняла, что не Дедича гудебный сосуд. Поющий голос был мягче, немного выше, но тоже красивый и искусный.

Наверное, это Велебран, думала Мальфрид в полусне. Не зря же она видела у него гусли. Велебран заодно с Вестимом будет собирать войско, чтобы Святослав мог пойти на кагана хазарского. Чтобы и тот сгинул, как сгинули авары – ни памяти не оставив, ни наследка. Так и будет… А потом… Ее Колосок станет мужчиной и двинется по следам отца и дедов еще дальше. Последние царства задрожат, когда он постучит в их врата рукоятью меча… Так будет, знала Мальфрид, под перезвон гусельных струн снова погружаясь в сон.

Потом что-то снова ее разбудило. За стеной было тихо. Не открывая глаз и не успев толком проснуться, она ощутила, что близко утро. Скрипнула дверь. Мальфрид с трудом разлепила ресницы и успела мельком увидеть отблеск огня из гридницы и темную фигуру мужчины на пороге. Подумала, что это Бер захотел ее проведать, но дверь тут же затворилась, отрезав свет и не дав ей ничего больше разглядеть.

Потом кто-то встал на колени возле ее изголовья, обнял ее поверх одеяла, прижался лицом к ее груди. Мальфрид положила руку на голову невидимого гостя и сразу поняла: это не Бер. Другой, более зрелый мужчина жадно целовал ее грудь и шею, поднимаясь к лицу. Коснулся кремневой стрелки в серебре, которую Мальфрид не снимала и на ночь, нагретой теплом ее тела.