Елизавета Дворецкая - Пламя северных вод [litres]

Однако рассказывать об этом было немыслимо.

– Мы же не знаем… как он настроен и чего хочет. Что, если он гневается… Прошу тебя, дроттнинг, позволь мне не выходить! – взмолилась Мальфрид. – И не упоминай обо мне вовсе, если он сам не спросит.

– Ну если она так не хочет, дроттнинг, не стоит ее принуждать, – сказал Бер, несколько озадаченный.

Он тоже не ожидал от своей бойкой племянницы такой робости.

– Конечно, не стоит, – поддержал Улеб, нисколько не удивленный. Занятый мыслями о себе, он наконец сообразил, почему Мальфрид не желает этого свидания. – Давай лучше я буду с тобой, когда он придет.

– Тебе не нужно. Если он на кого-то гневается, то я боюсь, что на тебя. На нее-то за что?

– Это весьма вероятно, дроттнинг. Но я не стану от него прятаться. Как я собираюсь занять стол Гардов, если боюсь взглянуть в лицо его нынешнему владыке? Своему брату?

Сванхейд поколебалась. Она помнила всю повесть о раздоре между Святославом и Улебом пять лет назад, едва не стоившем Улебу жизни, и опасалась за него. Но он был прав. Будущий князь не мог прятаться за краем накидки своей старой бабки, дожидаясь, пока она уладит его дела.

– Будь по-твоему, – сказала она. – На твою сдержанность я полагаюсь, а Святослав…

«Не убьют же они друг друга прямо перед моим очагом», – подумала Сванхейд, но ничего не добавила.

Гостей не стоило ждать ранее полудня, но Мальфрид с зари слонялась по двору и по внутреннему причалу. Она забросила даже детей: смотрела на них, но вид Колоска лишь снова наводил ее на мысли о Святославе. Она будто увидела собственного ребенка другими глазами. В год и три четверти это был крепкий, здоровый, румяный мальчик, шустрый и игривый, с таким же высоким любом и голубыми глазами, как у всей его мужской родни. Глянув на него сегодня, Мальфрид вдруг подумала: да всякий, кто его увидит, тут же поймет, что его отец – Святослав! Просто еще никто не догадывается искать здесь сходство.

А знает ли сам Святослав, что у него есть еще одно дитя? Мальфрид ему не говорила: в день их последней встречи она сама не знала. Сказала ли сыну Эльга? Или промолчала? Вестей из Плескова, где родичи все о ней знали, Святослав получить не мог.

Надо ли ему знать? Мысль упиралась в глухую стену. Если она хочет, чтобы сын ее получил свое наследство, тогда его происхождение, конечно, тайной оставаться не должно. Когда ему исполнится семь лет, она сама должна начать учить его, чтобы он мог перечислить всех своих дедов – до самого Одина. Без этого знания ему нельзя даже притязать на наследство. Но как ей теперь открыть эту тайну? Как показать Святославу ребенка, если она и сама-то не смеет ему показаться?

Так давно Мальфрид жила спокойно, вовсе не вспоминая о Святославе. Он ушел из ее судьбы и ее дум; казалось бы, не собирался возвращаться. Но от одной мысли, что он совсем рядом, в Новых Дворах, которые с этого причала прекрасно видно, что уже сегодня он будет здесь, в этой гриднице, ставшей ей домом, все внутри обмирало и сердце болезненно сжималось. И пожелай она, не смогла бы выйти ему навстречу – ноги не послушались бы. Мальфрид сама не понимала, почему так. Боль разлуки унялась давным-давно, еще когда ее только привезли в Плесков; боль оскорбления за два с половиной года почти стерлась, но остался стыд. Как она покажется перед ним – чтобы он тоже вспомнил, как потешился с глупой девчонкой и отбросил, будто ветошку, едва показалась вдали лодья водимой жены-княгини? Единственной, которая была для него важна?

Мальфрид больше не была той девчонкой и никому бы не позволила собой забавляться. Время не прошло для нее даром. Но мысль о том, что Святослав взглянет на нее прежними глазами, казалась невыносимой, мучительной, унизительной! О боги, если бы он мог приехать и уехать, не повидавшись с ней!

Но могла ли она на это надеяться, Мальфрид не знала. Никто не знал, что теперь будет. Как поведет себя Святослав, на кого ополчится, кого помилует? Обойдется его приезд миром или уже вскоре здесь польется кровь и запылают крыши?

Те же тревоги наполняли и всю округу. В Хольмгард присылали из Словенска и из Перыни с вопросом – что делать? Сванхейд лучше знала своего внука, и все от нее жаждали услышать, чего от него ждать. Она пока могла лишь пообещать, что после первой встречи всех уведомит о ее исходе.

Мальфрид сама себя не понимала: она лучше умерла бы, чем предстала перед Святославом, но сидеть в углу, зная, что он где-то рядом, оказалось нестерпимо. Она провела утро в поварне, приглядывая, как готовят для него угощение, но не осознавала, что у нее перед глазами: свиная голова или репа. К полудню она опять поднялась на вежу и стояла там, пока со стороны моста не появились на Волхове две лодьи.

Все утро она волновалась, но теперь внутри все заледенело так, что едва удавалось вдохнуть. Он там. Одно из этих неразличимых еще пятен – это он…

Лодьи близились к внутреннему причалу. Теперь она разглядела: в передней десяток гридей-бережатых, во второй сам князь с ближиками. Казалось бы, удобнее наблюдать отсюда, как они высадятся и пройдут в дом, – все видно как на ладони. Но Мальфрид не зря провела раннюю юность при княжьем дворе. Едва первая из лодей пошла к причалу, она метнулась вниз и скользнула в поварню. На веже ее не только увидят, но и узнают – они непременно туда зайдут.

Так и вышло. Пока вторая лодья оставалась на воде чуть поодаль, с первой высадился десяток, гриди прошлись по внутреннему причалу, осмотрели лодки, трое-четверо направились к веже. Приветливо улыбаясь челяди, таращившей на них глаза, убедились, что на веже и на валу никого нет, и десятский махнул рукой. Вторая лодья причалила, и князь русский Святослав Ингоревич ступил на землю родового своего гнезда.

Когда он проходил по двору к гриднице, Мальфрид смотрела на него из толпы челядинок у поварни, закутавшись в большой платок и прячась за чужими спинами. Святослава окружали его ближние гриди, «названные братья» под началом Игмора, Гримкелева сына. Мальфрид знала их почти всех – за два года только одно незнакомое лицо появилось. А так вон Болва, Градимир, Радольв – уже брюшко отрастил; Добровой, Грим, Игморов младший брат, Красен… И «старик» Вемунд – он выделялся морщинистым лицом и полуседыми волосами. Все почти такие же, как раньше. А Святослав…

Каким он стал, Мальфрид не поняла. Изменился. Лицо обветрилось, выглядит суровым. Загорело так, что брови теперь светлее кожи. Каждая черта его виделась ей так ясно, будто кто-то рисовал их прямо на внутренней стороне глаз, но в то же время ей казалось, что он где-то за тридевять земель, что она видит лишь его отражение в воде… во сне… И подойти, прикоснуться к нему так же невозможно, как к отражению луны в Ильмень-озере.