Елизавета Дворецкая - Пламя северных вод [litres]

Святослав благодарно взглянул на Велебрана, а Улеб опустил глаза. Он знал: этот упрек Святослав обращает не столько к мертвому Сигвату, сколько к нему. И еще он знал, что упреки эти несправедливы и что, бросая их, Святослав позорит только себя.

– Твой враг убит, – напомнил Велебран. – Здесь остались только друзья.

– Мне стыдно, что племянник моего мужа настолько забыл свой долг перед родом, князем и той землей, что была ему доверена, – сказала Сванхейд. – Мне даже пришлось бежать из дома, чтобы не дождаться бесчестья. Но мой внук Улеб пришел ко мне на помощь. Он привел людей из Плескова, от Судимера и моей дочери Альдис, чтобы защитить мой дом и честь. Благодаря ему мы заставили Сигвата отвечать за его дела.

– Вы умно сделали, что не стали брать на себя месть за Вестима, – вставил Святослав, не услышав упоминания о заслугах Улеба. – Со мной из Киева пришел Лют Свенельдич с дружиной. Вестим был его зять, и он хочет Сигватову голову, печень и сердце.

– Боюсь, он опоздал, их съели черви, – сказал Бер. – Или сожрал Нидхёгг. Но у него из зубов добычу не вырвешь.

– Вот что я скажу тебе. – Сванхейд посмотрела на Святослава и даже коснулась пальцами его кисти, лежащей на столе. – Я старая женщина, я мать твоего отца, Хель уже запрягает черных коней, чтобы везти мою погребальную повозку. Мне нечего бояться. И я скажу тебе: в том раздоре есть и твоя вина. Тринадцать лет ты не поднимал здесь чаши на богов и тем нанес обиду словенскому племени. Люди желали иметь своего князя, который управлял бы ею по закону, и Сигват лишь откликнулся на этот зов. А должен был – ты.

– Теперь я здесь, – ответил Святослав, едва Сванхейд умолкла, чтобы перевести дух, хотя она еще не закончила.

– Ты останешься здесь? – Она была недовольна, что внук ее перебил, и строго взглянула на него. – Надолго?

– Мой стол – в Киеве. Этой землей от моего имени управлял посадник.

– Словене подчинялись ему, пока он был жив. Но они заслуживают иметь собственного князя. Ты сделал свободных мужей смердами, подчиненными чужой стороне. А ведь не ты их завоевал – это они дали твоему отцу возможность сесть в Киеве. Они собрали войско, чтобы помочь тебе отомстить за твоего отца. В этой земле – корень твоей силы, основа твоей власти. Я оставила за Ингваром отцовское наследство, хотя подумывала проклясть его и навсегда отторгнуть, после того как он силой сверг Олега и Мальфрид, свою сестру.

Святослав, смотревший на стол, вскинул на нее глаза. Проклясть? Отторгнуть? Он не ведал, что это грозило его отцу, пока сам он был младенцем на втором году. Он знал, что отец сменил на киевском столе собственного зятя, но никогда не задумывался о том, как на это взглянули прочие родичи и особенно Сванхейд – мать и свергнутой княгини, и нового князя-захватчика. В ту пору ей пришлось выбирать между ними, своими родными детьми…

– Не дело – жалеть о давно принятых решениях, – продолжала Сванхейд. – Я тогда признала наследником наших владений Ингвара, моего старшего сына, и его потомство. Я рассчитывала, что у него будет несколько сыновей, из которых один будет жить и править здесь. Ты владеешь Киевом и не можешь жить в твоем родовом гнезде. Но у твоего отца родились два сына. И одному из них было дано имя Олава. Если здешним князем будет твой брат Улеб, то я не отступлю от своего решения, а земля словен получит собственного князя из того самого рода, что владеет ими уже полтораста лет. Таково мое слово.

Если бы Святослав с детства знал, что у него есть брат, он привык бы к необходимости делиться наследством и они с Улебом, настолько различные нравом, легко поладили бы. Так было бы лучше для обоих: рожденный от другой матери на два месяца ранее, Улеб на самом деле был из них старшим. Ему достался бы стол, где пригодились бы его рассудительность и миролюбие, а Святослав возглавил бы дружину и войско, что отвечало его собственным наклонностям, отваге и жажде славы. Но с детства Святослав считал себя единственным наследником всей полноты власти, прав и обязанностей. С отроческих лет он был вынужден бороться – с древлянами, с влиянием матери и ее старого окружения. В этой борьбе у него не могло быть союзников среди ровни – только соперники.

– Ты права, госпожа, – не дело брать назад однажды сказанное слово, – ответил он, глядя перед собой. – Я тоже дал слово. Я сказал, что нигде между Варяжским морем и Греческим не будет больше никаких князей, кроме меня.

– Но если ты не можешь успеть везде сам, надо звать на помощь родичей. Я уверена, – Сванхейд насмешливо прищурилась, – Харальд Боезуб и Ивар Широкие Объятия тоже были для своих земель никудышными управителями. Нельзя обрабатывать свое поле и одновременно биться на чужом. Ты выбрал путь воина – это славный путь, он доставит честь тебе и твоему роду. Но дай собственной земле защитника, судью и жреца, чтобы позаботился о ней. Иначе трудно будет рассчитывать на ее преданность.

– Я дал посадника. – Святослава задело это «тоже никудышными управителями», причислявшее к никудышным и его. – Вестим княжеского рода, разве вы не знали? Чем он был вам плох?

– Он был не нашего рода. Я слишком стара, чтобы тратить время на споры, но вот что я тебе скажу. Земля словенская не желает больше жить под властью посадников. Ей нужен собственный князь. Словене желают видеть на столе моего внука Улеба. И если ты хочешь иного, то спорить тебе придется не со мной, старухой, сидящей в погребальной повозке, а с ними. Теперь ты знаешь, что нужно этой земле. Созови словен и говори с ними. Но имей в виду: если ты не достигнешь согласия с той землей, что наделила твой род властью, ты подрубишь корень своей удачи.

На миг повисла тишина. Никто за малым столом не ел, все глядели на Святослава, а он смотрел перед собой. На лице его была написана решимость не уступить и даже не слушать чужих доводов, но он прекрасно понял, чем ему пригрозили. За Сванхейд стояли его родовая удача и помощь предков, за мужами земли словенской – его сила. Чтобы не лишиться удачи и силы, он должен был склонить их всех на свою сторону.

Но как, если лучше всего он умел покорять вооруженной рукой, а здесь не мог этого сделать? Благословение и верность – хрупкие птицы, они гибнут, если пытаться сжать их в кулаке.

Святослав помолчал, не собираясь сдаваться и не решаясь отвергнуть эти, как он понимал, справедливые требования, да еще и высказанные ему матерью его отца. Той самой женщиной, королевой, благодаря которой он сейчас был князем и в Гардах, а не только в Киеве.

– Я слышал, – он поднял глаза и оглядел гридницу, – что у тебя живет Ма… Малуша, моя… моей матери…

– Мы зовем ее Мальфрид, – поправила Сванхейд. – Да, она живет у меня.

Святослав запнулся: это имя напомнило ему некое время, когда он сам приказывал всем называть эту девушку Мальфрид.