Елизавета Дворецкая - Пламя северных вод [litres]

Чудилось, она видит не человека, которого когда-то знала так близко, а древнего витязя, известного лишь из преданий.

Вот его красный плащ мелькнул в двери гридницы, за князем вошли еще несколько человек, и дверь закрылась.

Мальфрид осознала, что все это время вокруг было очень тихо… нет, это у нее так шумит в ушах, что она ничего не слышит. И лишь когда дверь гридницы закрылась, белый свет вернулся в свои границы.

Сванхейд ждала внука на своем высоком сиденье. Ради важного случая она нарядилась: синее платье, самые дорогие застежки с позолотой и серебром, шелковое покрывало, очелье с золотным тканцем и золотыми кольцами на висках. Рядом с ней Тихомира, жена Торкиля, тоже нарядная, держала окованный серебром рог. С другой стороны от кресла стояли Улеб и Бер. У Бера не было никаких причин уклоняться от встречи, зато очень хотелось поглядеть, каким стал за минувшие тринадцать лет его прославленный двоюродный брат.

Когда Святослав показался в дверях, Сванхейд сошла по ступенькам, взяла рог и сделала несколько шагов внуку навстречу. Святослав направился было к ней, но взгляд его метнулся, упал на Улеба, и Святослав застыл. Лицо его ожесточилось: он знал, что здесь вновь встретит брата-изгнанника, но не смог остаться равнодушным. Он отвел глаза, вновь увидел Сванхейд и взял себя в руки. Он был князем уже тринадцать лет и сумел бы овладеть собой, даже если бы у него загорелся плащ.

– Будь жив, внук мой! – Сванхейд подала ему рог. – Бери скорее, я старая женщина, и мне нелегко его держать.

При всей своей суровости Святослав не смог не улыбнуться на такое приветствие.

– Ты ничуть не постарела, госпожа! – Он взял рог, отпил, потом передал стоявшему позади него Велебрану. – Рад видеть тебя здоровой и бодрой.

– Садитесь. – Сванхейд указала его спутникам за стол, уставленный блюдами с разными закусками и жареным мясом. – Сейчас вам всем нальют пива, и мы поговорим. А ты садись со мной, чтобы мне было легче тебя услышать.

Давно князь киевский не слышал, чтобы кто-то отдавал ему такие уверенные распоряжения, пусть и таким слабым голосом. Это даже забавляло его.

– Это Бер! – Пока они шли к короткому столу перед ее сиденьем, Сванхейд показала ему на другого внука. – Ты помнишь его? Его отец – младший брат твоего отца, его мать – младшая сестра твоей матери, так что вы с ним все равно что родные братья.

– Ты очень вырос, – сказал Святослав, пожимая руку Беру. – Будь жив!

Будучи на пять лет старше, Святослав смутно запомнил Бера как маленького мальчика, водиться с которым тогда считал ниже своего достоинства.

– Если бы я остался девятилетним, это была бы немалая досада! – не удержался Бер. – И ты будь жив!

Он знал, что его киевский брат заслуживает восхищения, и пытался найти его в своей душе. Но что-то мешало.

Бер отошел, и перед Святославом оказался Улеб. Он смотрел на брата напряженно, но открыто и без вражды, готовый протянуть руку, если Святослав ее примет.

– Это твой сводный брат Улеб, – мягко, но властно напомнила Сванхейд. – Подай ему руку, вы так давно не виделись. Целых пять лет, я не запамятовала?

– Да, – обронил Святослав.

Он до сих пор не простил Улебу попытку занять его стол, но знал, что не может ни в чем обвинить его вслух. Он подал Улебу руку, хотя не сказал больше ни слова и не пытался его обнять. Но у Сванхейд отлегло от сердца: согласившись сесть с Улебом за один стол, Святослав уже обязал себя к разговору.

«А как он похож на Бера», – отметила Сванхейд то, что бросилось ей в глаза в первый же миг.

Удивительным образом они походили друг на друга чертами лица, но в них отражался настолько различный нрав, что сходство этим почти уничтожалось. У Святослава был немного вздернутый нос, лицо более обветренное и суровое, ярко-голубые глаза метали молнии, а между крыльями носа и углами рта уже наметились складки. Он был не выше среднего роста, но при взгляде на него создавалось впечатление, будто он смотрит на мир с вершины самой высокой горы. Казалось, он овладевает всем вокруг, стоит ему появиться; Бер тоже это чувствовал, и оттого в его голубых глазах под такими же светлыми бровями невольно светился вызов.

Сванхейд приготовила за своим столом только четыре места, не подумав, что Велебран вернется вместе с князем. Теперь ему понадобилось блюдо и чаша.

– Маль… – по привычке начала Сванхейд, желая отдать распоряжение, но вовремя опомнилась: правнучка молила даже не упоминать о ней. И конечно, ее в гриднице нет.

– Ита! – поправилась Сванхейд. – Принеси чашу для воеводы.

Святослав было глянул на нее с вопросом, услышав знакомый звук имени, но отвел глаза и ничего не сказал.

– Подними эту чашу на богов! – сказала Сванхейд старшему из своих внуков, когда родичи уселись за почетным столом, киевские гридни – за продольным, а лучшие люди Хольмгарда – за таким же напротив. – Это твой долг перед здешней землей, и дедовская чаша ждала тебя долгих тринадцать лет…

– Да славятся боги моих предков, да славятся боги словенской земли: Перун, Велес, Волх-Ящер! – провозгласил Святослав, встав и держа большую серебряную чашу греческой работы. – Да пошлют они нам блага, добрый урожай на нивы, приплод скота, умножение родов, мир и изобилие!

Он отпил и оглянулся, неуверенный, кому следует чашу передать, и попытался было вручить ее Велебрану. Но тот, не вставая, чуть заметно качнул головой. Он был тоже княжеского рода, но другого, а следующим чашу надлежало принять второму после Святослава из родни. То есть Улебу. Оскорбить богов, которым она посвящалась, заминкой и перепалкой, князь никак не мог – по решительному знаку Сванхейд Улеб встал и принял чашу.

– Да пошлют боги мир этой земле, справедливый ряд и доброе устроение! – сказал Улеб и отпил.

– Да хранят боги наш род на этой земле, да пошлют нам силу быть достойными внуками деда нашего Олава! – мрачновато, но решительно произнес вслед за ним Бер.

Как ни внушал он себе, что Святослав – первый хранитель их рода на этой земле, не мог перестать смотреть на него как на чужака, чуть ли не как на захватчика.

Когда чаша обошла все три стола, а гости начали есть, понемногу завязалась беседа. Сванхейд, как полагалось, спросила, благополучна ли была дорога от Киева, не стряслось ли там какой беды, здорова ли Эльга, здорова ли Прияна, молодая княгиня, и Святославов первенец.

– Думается мне, впервые за тринадцать лет тебя привели сюда вести о непорядке, – сказала она, когда Святослав ответил ей на все положенные вопросы. – О делах родича нашего Сигвата, сына Ветурлиди.

– Это так, – подтвердил Святослав. Он сохранял замкнутый вид, как будто сердился на всех за столом, но старался того не показать. Привыкнув, что вся его северная родня держится заедино, он и сейчас мысленно винил Сванхейд если не в провинностях Сигвата, то хотя бы в недосмотре. – И мне известно, что он уже наказан за свою измену. Иной раз и родичи оказываются врагами хуже чужих.