Елизавета Дворецкая - Пламя северных вод [litres]

– Взабыль-то это дурной знак, – тихо сказал Лют на ухо Беру. – Вздумай он драться, Асмунд его удерживать стал бы. Ему и лучше дядьку к нам отправить – себе руки развязать.

– И ты поедешь?

– Я, йотуна мать, никого не боюсь! – В своей храбрости Лют был упрям, как в семнадцать лет. – Он и так-то из-за Улеба еще перед матерью отвечать будет, а вздумай меня тронуть – в Киев пусть не возвращается. Мой брат с него голову снимет, князь он там или не князь. И я не шучу.

На причале и на мосту близ Новых Дворов толпились оружники. Кивая знакомым, Лют со спутниками прошел по бревенчатой мостовой, уже малость обветшавшей за десять лет, по улице меж тынов, плетней и заборов к посадничьему двору. Их провожали глазами: Лют, которого кияне очень хорошо знали, с дорогим корлягом на плече, его ровесник Дедич в белом жреческом насове и с посохом и Стремислав с седой бородой составляли занятную ватажку. Воинская доблесть, жреческая мудрость и дедовская сила земли объединились, чтобы спросить ответа с самого князя русского.

У ворот посланцев Хольмгарда встретил сын Асмунда, Вальга, и сделал знак идти за ним. По пути Лют скользил взглядом по знакомым лицам, но ни Игмора, ни тех двоих, кого назвала Малфа, среди гридей не нашел.

Не было их и в гриднице. Рядом со Святославом сидел воевода Тормар, потом Велебран, Болва, Радольв, сотские Нетеша и Дорогость, Вемунд, но толстых плеч и нечесаной соломенной головы Икмоши Лют и здесь не приметил. А тот ведь всегда был где-то рядом с князем.

Святослав повернулся на звук шагов и взглянул на Люта довольно хмуро, но того это не смутило. Они были знакомы тринадцать лет, но любви между ними не повелось с самого начала. Святослав недолюбливал обоих Свенельдичей как главную опору своей матери; эту опору он попытался выбить в первый же год, в первую же свою войну. Они устояли, но знали, что борьба будет продолжаться, пока кто-то не упадет, и относились к князю с настороженностью.

– Будь жив, княже! – Лют поклонился, его спутники поклонились тоже.

– И ты будь жив. Что скажешь?

– Злое дело случилось, – с несколько вызывающей обстоятельностью начал рассказывать Лют то, что Святослав уже знал. Но ему было что добавить. – Уж куда бы хуже, да некуда. Нынче ночью убит брат твой, Улеб, Ингваров сын. В сумерках некие люди вызвали его из дому, баяли, что ты ему встречу назначил для совета, от чужих глаз подальше…

Святослав переменил положение, выпрямился и подался вперед. Весь вид его выражал такое изумление, что Лют даже немного опешил. Он мало думал о Святославе хорошего, но никогда не сомневался в его искренности и прямодушии. Лгать и вилять князь не умел, считая это ниже своего достоинства. Обо всех своих желаниях и намерениях, нравились они кому-то или нет, он всегда объявлял прямо. И если он не переродился за эту ночь, отметил про себя Лют, то весть об ожидавшейся встрече и впрямь для него нова.

Но головного дела [8] Головное дело – убийство. этого не отменяло, а лишь поворачивало другим боком.

– Я ничего не назначал, – изменившимся от волнения голосом ответил Святослав.

У него даже лицо вытянулось. Он уже знал, что Улеб убит, и испытывал по этому поводу неприятнейшую смесь чувств: горе, гнев, досаду, подстеленные тайным удовлетворением, которого стыдился. Ему было нерадостно, что борьба за княжий стол оторвала от него брата и ближайшего друга; он не мог не злиться на Улеба, он жалел, что такой брат у него есть, но смерти ему не хотел и руку к ней никогда не приложил бы. Утром он, получив эту весть от своих первых посланцев, счел своим долгом найти и наказать убийц, но в самой глубине души радовался, что постыдная, позорящая род вражда завершилась.

Кто мог быть теми убийцами, он не имел представления, но относил это на счет местных жителей. Мало ли какие раздоры есть меж ними – здесь могли найтись тайные сторонники Сигвата или еще какие-то зложелатели, не любящие варягов. Суету возле Хольмгарда он наблюдал с недоумением, но ему не приходило в голову, что словене собрались защищаться от него, пока ему не сказал об этом Велебран. Но и это он считал глупостью, для которой нет прямых причин.

Но слова Люта все меняли. Причины были… Грозная тень позорного обвинения нависла над ним самим.

– Это были твои люди, которым ты веришь. Поэтому Улеб им поверил тоже. Он уехал с ними и с двумя отроками. Их ждали в поприще от Хольмгарда, в пустынном месте. На Улеба и его людей напали пятеро или шестеро. Один-двое из них или убиты, или тяжело ранены. Других тел, кроме этих трех, не нашли. Один меч, телохранителя, пропал.

– Кто были эти люди? – быстро спросил Болва, покосившись на князя и видя, что тот онемел от изумления. – Кто приходил за Улебом?

– Гриди твои ближние. – Лют еще раз скользнул взглядом по лицам вокруг Святослава. – Грим, Гримкелев сын, и Девята.

По гриднице пробежал изумленный ропот. Святослав тоже огляделся и тоже никого не нашел.

– Ты их видел? – недоверчиво спросил он.

– Я не видел. Но их видели двое. Один знает твоих людей в лицо.

– Кто? – Святослав требовательно подался вперед.

– Малфа. Мальфрид, Володиславова дочь. Она теперь у Сванхейд живет.

Лют ничего не добавил, но гриди загудели сильнее. Все они прекрасно знали Мальфрид, а она знала их.

– Она женщина! – выкрикнул Болва.

– Речь идет об убийстве. К тому же там был и мужчина. Бер, Тороддов сын. Он тоже видел тех двоих. Прикажи позвать их. И Бер засвидетельствует, эти люди приезжали или нет. Твой двоюродный брат ведь достаточно надежный видок, княже?

– Да… Где они? – Святослав еще раз огляделся в досаде, что двоих названных нет под рукой как раз тогда, когда они очень нужны. – Игмор где? Я его с утра не видел.

– Да они все и ночевать не приходили, – сказал Вальга, который жил в той же избе. – Я на полатях один спал. Ни вечером их не было, ни утром. Я было думал, может, в шатрах у кого загуляли.

Гриди стали переглядываться, качать головами. Со вчерашнего дня никто не видел ни Игмора, ни Грима и Девяту.

– Подите в стане поищите мне этих чертей, – велел Святослав.

– Надеюсь, они найдутся, – заметил Лют. – И пусть они тебе ответят, зачем позвали моего братанича Улеба в пустынное место почти ночью и что произошло дальше. А когда они найдутся, я предъявлю им обвинение в подлом убийстве.

– Погоди! – осадил его Святослав. – Еще неизвестно, кто кого убил…

– Улеб мертв. Велебран видел тела, и твой кормилец Асмунд тоже. Сомневаться в этом нельзя.

– Наших парней тоже нет! – торопливо вставил Болва, вдруг осененный дикой мыслью. – Княже, а что если… их тоже… того…

Лют смерил его презрительным взглядом. Когда-то давным-давно Бьёльв, чье имя у славян звучало как Болва, служил воеводе Свенельду. Благодаря родству с Градимиром (они были вуйные братья) он уцелел в той битве близ Малина, где полегла почти вся изменившая Свенельдова дружина, и перешел к Ингвару. Мистина бывших людей своего отца не жаловал, но Болва прижился у Ингвара, а потом у юного Святослава. Даже взял в жены дочь Хрольва и Славчи, чтобы закрепить связи в ближайшем к князю кругу. Обладая совестью не слишком чуткой, а умом тонким и изворотливым, после отъезда на Крит Сфенкела он неприметно вылез в первые княжьи советчики. В том совещании на причале он, на свое счастье, не участвовал: Игмор не доверял ему, считая слишком умным. Сейчас Болва был готов на все, лишь бы выгородить своих людей. Но Лют, до сих пор считая его перебежчиком, любой его довод отверг бы как пустую увертку.