Елизавета Дворецкая - Пламя северных вод [litres]

– Я им не приказывал, – с досадой повторил Святослав.

– Пролитием крови княжьей оскорблена и осквернена вся земля наша. Виновен ты, невиновен – недобрый знак сия смерть, и видим мы, что нет тебе ныне удачи на нашей земле.

Святослав поднял лицо и впился глазами в старого жреца. Нет удачи – нет права на власть, иначе неудачливый князь и всю землю погубит вместе с собой.

– Я верну мою удачу. Я знаю, – Святослав мельком взглянул на Люта, – доблестью удачу можно приманить. Если идти вперед без страха, то и судьба уступает.

– Далеко тебе удачу твою искать придется, – вздохнул Ведогость. – Нам-то как жить покуда? Как у земли-матери и Волхова-отца прощения выпросить…

Святослав молчал. Пристальный взгляд Люта, откровенно враждебный – Бера, угрожающий – Сванхейд были будто копья, нацеленные в его незащищенную грудь. Словене, от Ведогостя начиная, тоже смотрели на него как на опасного чужака. Он пришел сюда, чтобы усмирить мятеж Сигвата, отомстить за убийство посадника и утвердить свою власть в краю дедов. Но события понеслись, будто обиженные на что-то норны сорвали кудель, перепутали пряжу и еще ткнули острым веретеном в сердце. Он узнал, что у него есть еще один сын, и внезапно лишился брата. И то, что в самой глубине души он испытывал облегчение от мысли, что никогда больше сводный брат не станет грозить его власти и он остался-таки единственным сыном своего отца, усиливало смутное чувство вины. Святослав слишком хорошо знал своих гридей, чтобы сомневаться. И не он один. На тайных советах в Новых Дворах, без чужих ушей, все самые умные его советчики в один голос твердили: Игмор виноват, это он со своей братией решил убрать соперника, не в первый раз встающего у князя на пути. Но также Святослав был уверен, что никто из оставшихся при нем не знает судьбы Игмора. Больше всего исчезновение тех семерых походило на бегство и служило доказательством скорее вины, чем гибели. Святослав уже хотел поскорее уйти отсюда, где в его вине был уверен каждый камень, пока каким-то злым чудом не всплыли более ясные доказательства.

Но как уйти? Оставить эту землю, откуда растет само дерево его права, вовсе без княжеской власти? Даже нового посадника взамен Вестима словене не примут и дани ему миром не дадут. Покорять их силой, как полтораста лет назад, – уж верно нарваться на проклятие Сванхейд. Оставить старуху здешней правительницей? Уступить северный престол Беру? Но это означало бы отказаться от права Ингваровых потомков. А на это Святослав не мог пойти добровольно, несмотря ни на какой гнет вины.

– А что бы вы сказали, мудрые люди, – вдруг заговорила Мальфрид, – если бы боги послали земле словенской князя из рода Сванхейд, прямого потомка Ингвара, но не отягощенного никакими винами перед землей и людьми?

Все повернулись к ней. Даже Святослав устремил на нее прямой взгляд, чего обычно избегал. Она сидела возле Сванхейд – в белом платье «печальной сряды», с тонкой красной оторочкой по подолу и черным пояском. В эти дни Святослав с трудом узнавал прежнюю Малфу. Три года назад это была нескладная тощая девчонка – коса толще руки, – а в повадках ее смешивались гордость высоким родом и досада на свое униженное положение. Теперь же она стала совсем другой: стан пополнел, грудь округлилась, лицо сияло здоровым румянцем, в повадке было спокойное величие, в глазах уверенность и в то же время тайная томность, заставлявшая всякого мужчину, от пожилого воеводы Тормара до последнего отрока, оборачиваться ей вслед. Она настолько изменилась, что Святослав смотрел на нее как на другую женщину, которую впервые узнал только здесь. Но, на беду его, эта другая женщина знала, как нехорошо он обошелся с той честолюбивой девчонкой.

– Это нам было бы от богов истинное благословение, – усмехнулся Ведогость, – да только откуда же такой возьмется? Не третий же сын у Ингвара припасен где?

– Нет. Но у самого Святослава есть три сына. Один из них здесь, с нами. Это мой сын. Ему кончается второе лето, и он внук Ингвара. Он родился в Окольном, его принимала Бура-баба – сама земля-мать. В нем благословение Велеса и Макоши, сила всех нив плесковских от рождения в нем заключена. Чтобы обрести права на все наследие отцовского рода, ему не хватает лишь одного – настоящего имени. Теперь твое слово, княже. – Мальфрид взглянула на Святослава. – Вот здесь, перед могилой твоего брата Улеба, над костями многих твоих дедов по отцу, перед взорами богов ответь мне и земле словенской: готов ли ты дать сыну своему настоящее имя?

Не день и не два продолжались разговоры, советы и толки. Каждый, впервые услышав, что в князья земле словенской предлагается двухлетнее чадо, о ком до того и не знал никто, кроме служанок Сванхейд, приходил в изумление, но чем дальше, тем больше выявлялось, что именно это чадо может всех примирить и каждому дать недостающее благо.

– Подобное уже бывало на свете, – сказала Сванхейд изумленным словенам. – В Скании и Съялланде. Там правили когда-то два брата, Хринг и Сивард. Сивард отважно защищал границы земли от нападений извне, а Хринг в то время заботился о том, чтобы захватить себе всю державу. Он напал на земли своего брата Сиварда, когда того не было дома. Но съялланды тогда провозгласили своим конунгом Регнера, сына Сиварда, хотя, как рассказывают, он к тому времени едва вышел из младенческого возраста. Я думаю, был примерно в тех же годах, как мой праправнук. Рассказывают, съялландцы сделали это не потому, будто считали малое дитя способным править страной, а чтобы показать преданность роду своих конунгов и готовность идти за ними до конца [9]. Я думаю, если вы решите поддержать моего праправнука, хоть он недавно отнят от груди, это сделает вам честь, покажет вашу верность старине и древнему нашему ряду.

Верность старине для словен была всего дороже, и они не отвергли предложенное, лишь попросили время обдумать. Словене жили на этой земле уже лет пятьсот и повидали всякое. Они знали: дети растут быстро, а докончаний, заключенных в старине, надлежит держаться крепко. Не успеешь оглянуться, как малое чадо станет зрелым мужем и у словен будет свой князь из того самого рода, которому их деды вручили власть над собой.

Не раз еще собирались на совет все лучшие мужи земли, словене и варяги. Дело требовалось разобрать до мелочи. После дня, когда Святослав объявил, что у Мальфрид имеется его дитя, пошли слухи, будто недавняя невеста Волха была рабыней, а сын рабыни в князья словенам никак не годился. Призвали Асмунда и Люта, чтобы засвидетельствовали перед богами: княгиня Эльга сняла с Малфы ключи и отослала ее к деду, Олегу Предславичу, еще до того, как Святослав взял ее в жены, то есть сына князь зачал со свободной женщиной. Брак их не был заключен по закону и скорее являлся, по сути, женитьбой «убегом»; долго толковали, как теперь поправить дело, чтобы будущего князя потом не попрекали. Решили, что раз уж Мальфрид вернулась к родне, Святослав даст Сванхейд и Беру (как ближайшим здесь родичам) выкуп за похищение, а самой Мальфрид – дары за бесчестье.