Михаил Кисличкин - Страж Системы

«Порка — штука гадкая и унизительная, от нее у нормальных людей в мозгах „клинит“, а японцы — народ мнительный. Человека в такой ситуации надо ободрить и поддержать, а не оставлять одного» — так я рассуждал. Полтора века назад, после отмены крепостного права, порку по приговорам волостных судов в России ввели от безысходности. Не было никакого другого способа наказания по «административным делам» в сельской местности за незначительные нарушения. Брать с крестьян за пьяные драки, мелкое воровство и нарушения общественного порядка штраф? Они и так все в недоимках, нельзя забирать последнее. Сажать их под арест? Ага, виноватый мужик проспится и отдохнет, а работа во время сева или жатвы без работника встанет. Отсюда прямой убыток крестьянскому хозяйству и всей деревенской общине. Оставить проступок вовсе без наказания? Так себе вариант… Вот и рассуждали волостные судьи, что от розог нет материального убытка ни наказуемому, ни обществу, а «справедливость» соблюдена. Правда, на практике все кончалось зачастую нехорошо. Современники замечали, что справные в общем-то мужики, случайно попавшие под телесное наказание, теряли самоуважение, запускали хозяйство, спивались, в то время как застарелые лодыри и пьяницы на розги плевать хотели. Впрочем, это в «отсталой» Росси, где окончательно отменили подобное безобразие в 1904 году. А вот у джапов — законные телесные наказания исчезли только в 1947. И с какой целью нас, будущих магов, лупцуют здесь как сидоровых коз я пока не понимал. Мне вообще, чем дальше, тем более странной казалась логика наставников и их «образовательного процесса».

— На входе разуваемся, народ, — предупредил я, громко постучавшись в дверь. — Не будем злить хозяев. В Японии говорят, что дома в обуви может находиться только мертвец. Не станем доводить дело до таких крайностей…

— Ты большой знаток японских обычаев? — наморщила лоб Катя.

— Ни хрена, — честно ответил я. — Знаю только, что у джапов нельзя ходить дома в обуви и втыкать палочки для еды в рис. Но хотя бы постараемся быть хорошими гостями.

Дверь нам открыл сам Тецудо. При взгляде на бывшего тайи, я сразу понял, что ему пришлось сегодня нелегко. Блин, да он даже стоял с трудом. Белый как полотно, глаза смотрят с каким-то лихорадочным блеском, чуть пошатывается, нетвердо держась на ногах. На лице застыла злобная гримаса, словно у какого-то языческого божка.

— Чего тебе надо, русский? — злым тоном с порога спросил он.

— В гости решил зайти, — пожал я плечами.

— Лучше бы тебе уйти! Не видишь, нам не до гостей, — ответил японец. Похоже, он удержался от еще большей грубости лишь усилием воли.

— Да ну? — удивился я. — И тебе здравствуй, союзник. После нескольких коррекций реальности перевод с языка на язык давался легко, забирая минимум энергии и не требуя глубокого погружения в потоки силы. — А по-моему, как раз сейчас я тебе и нужен. В вашем корпусе холодно, печь не топлена, темно, значит с электричеством тоже проблемы. Дай-ка угадаю: весь твой поротый взвод сейчас в лежку лежит, один ты еле на ногах стоишь, исключительно на морально-волевых. Верно, самурай?

— Ты пришел посмеяться? — сузил глаза до щелочек перегораживающий проход летчик. — Я вас не звал.

— А мы пришли! — я сделал решительный шаг вперед, подвинув японца чуть в сторонку. — Сил нет на вас таких смотреть. Не дури, Тецудо. У меня здесь врач и медсестра. Они владеют силой, и у Ильи немного получается лечить. Вам помогут унять боль, Матвей растопит печь, я налажу электричество. Вы же в свой корпус только вселились. Девчонки вам поесть приготовят. И да, не думай, что мы тебе делаем одолжение или оказываем помощь. Я так поступаю исключительно из эгоистических соображений.

— Вот как? — вскинул подбородок японец. Кажется, я сумел немного удивить бывшего военного.

— Ага. По-моему, наш любимый Настоятель перегнул палку с порками и прочими епитимиями, — глядя Тецудо в глаза, сказал я. — Сегодня пороли вас, а через денек-другой, того и гляди, настанет наш черед. И я хотел бы рассчитывать в этом случае на твою помощь. Я знаю о чем говорю, завтра сам пойду за своей двадцаткой горячих… Если мы не будем держаться вместе и помогать друг другу, то как-то выживем, конечно. Но нам всем будет еще печальнее, чем сейчас. Старикан как с цепи сорвался, совсем ополоумел, сам видишь. А еще у нас есть саке и печеньки — достал я из сумки купленную в магазине с премиальных бутылку и пакет с выпеченным Наташей сладким «хворостом».

Японец смерил меня долгим взглядом, видимо что-то прикидывая, внимательно посмотрел на бутылку, а затем отступил на шаг назад.

— Проходи Александр — сан. Будьте нашими гостями, русские.

Досталось людям Тецудо здорово. Я лишь скрипел зубами и матерился истинным матом, зачерпывая силу и пытаясь помочь Илье подлечить истерзанные спины двум японкам и Тосе Востриковой, которую, как оказалось, на самом деле звали Антонина. Девчонок было особенно жалко, хотя Илья отметил, что особого вреда Олв никому из наказуемых не нанес. У перенесших жестокую порку курсантов не было ни жара, ни озноба, ни следов воспаления, которые обязательно начались бы без лечебной магии. По словам врача, свежие следы от плетки выглядели хотя и ужасно, но опасности не представляли, причем раны уже начали заживать сами собой. Процесс ускоренной регенерации по всей видимости был запущен самим экзекутором, Илья из-за недостатка опыта даже не пытался влиять на него. Он лишь наложил всем шестерым, включая самого Тецудо частичное обезболивание, которым пренебрег Олв. Японец и Кацуна хоть и владели силой, но заниматься лечебной магией у них получалось плохо.

С аккумуляторной батареей я справился быстро, вскоре Матвей раскочегарил отопление, и обезболенные и повеселевшие курсанты Тецудо потянулись на кухню, откуда вкусно запахло рисом и жареным мясом. К этому времени уже наступил комендантский час, и мы решили остаться ночевать здесь, благо свободных комнат на втором этаже хватало. Вскоре четверо японцев и шестеро наших соотечественников уже вели разговор на кухне за чашкой чая с печеньем, а мы с Тецудо устроились с бутылкой саке у него в келье. Конечно, «позорное опьянение» было запрещено Настоятелем, который обещал за него крупные неприятности. Но при этом спиртное свободно продавалось в магазине, такой вот дуализм… Который я истолковал в свою пользу, решив, что в меру выпить не возбраняется и Тецудо меня в этом поддержал.

— Ты хитрый человек, Александр, — сказал мне летчик, когда мы опрокинули пару рюмок и его слегка развезло. — Ведь ты все продумал специально, так? Пришел с подарками, когда нам стало плохо, помог в беде, познакомил наших людей друг с другом, — кивнул он стенку, из-за которой раздавались голоса курсантов, дружно рассмеявшихся на кухне какой-то шутке. Нам теперь будет трудно воевать с вами.