Александр Пономарёв - Основной компонент [litres]

Примерно за полторы недели я справился с заданием: спал по пять часов в сутки, исписал несколько ручек, выпил банку кофе, но принес лекции Моисеичу. А он даже не посмотрел на них, просто взял зачетку и поставил оценку. Ладно хоть не трояк.

К чему я это рассказал? А к тому, что не спать в те дни мне помог кофе и музыкальный центр. Я пил горькую растворимую бурду и врубал музон на полную громкость, когда чувствовал, что скоро отключусь. Конечно, в самолете нет ни того ни другого, зато я песен знаю штук двести, если не больше. Вот я и начал петь, чтобы не заснуть. Пел смело, чуть ли не в полный голос. Шум моторов заглушал посторонние звуки, и я не боялся разбудить спутников.

Когда закончилась хранившаяся в памяти классика рока, я перешел на старые советские песни. Есть в них что-то особенное, под настроение с ними можно любое дело свернуть. В моем случае они сработали лучше любого энергетика. Я пел, легко заменяя забывшиеся слова универсальным «на-на-на». Главное – мотив, все остальное второстепенно!

И вот настал черед марша авиаторов, того самого, где «все выше, выше и выше, стремим мы полет наших птиц». Концерт неожиданно прервал чихнувший двигатель. Как раз на том самом месте, где я собирался спеть о пропеллерах, в которых «дышит спокойствие наших границ», левый движок заработал с переменным успехом, как-то странно прокручивая винт. Он то вращался с прежней скоростью, то спотыкался, как уставшая лошадь, и я различал в сияющем диске черные росчерки лопастей.

Немного погодя к «захворавшему» коллеге присоединился и правый мотор. Самолет на миг потерял в тяге. На приборной панели заморгали лампочки, несколько раз тревожно вякнул бипер. Я бросил взгляд на циферблаты приборов. Стрелка топливного датчика дрожала возле нуля, скорость пока держалась на прежнем значении, время полета по бортовому хронографу близилось к семи часам.

Полный пипец, особенно если учесть, что взлететь-то я смог, а вот сесть. Я и на компьютерном симуляторе хреново с посадкой справлялся, чего уж говорить о настоящем самолете. Да и где садиться-то? В чистом поле?

– Подъем! Спасайся, кто может! Карррамба!

Марика от моих воплей так и подпрыгнула в кресле, а Дитрих в грузовом отсеке с грохотом свалился на пол. Оба уставились на меня, хлопая глазами и тяжело дыша.

– Что случилось? – тревожно спросила Марика.

– Да, штандартенфюрер, что произошло? – В голосе немца звучала сталь.

Я рявкнул, не удостоив пассажиров ответами:

– Дитрих, ты видел парашюты?

– Где?

– Где, где. – Рвущееся на волю матерное слово чуть не сорвалось с языка. – В самолете!

– Ну, видел вроде, а что?

– Тащи сюда, потом объясню.

– Нет уж, герр штандартенфюрер. – Голос Марики дрожал от негодования. – Потрудитесь сейчас объяснить. Я до сих пор не могу прийти в себя от ваших воплей и.

– Дитрих! Черт бы тебя побрал! – заорал я, не обращая на подругу внимания. – Тащи скорей эти проклятые парашюты, пока мы не грохнулись!

На лице Марики отразился испуг.

– Мы падаем?! Почему?! Нас подбили?! Когда?! Кто?!

Я перегнулся через край кресла, схватил ее за руку.

– Успокойся! Нас никто не подбил, просто бензин на исходе, вот и все. Дыши глубже. Вот так. Молодец! Хорошо?

Марика кивнула, старательно пытаясь держать себя в руках.

В грузовом отсеке что-то шуршало, падало и гремело. Похоже, Дитрих всерьез взялся за поиски. В этот миг левый мотор громко чихнул и заглох. Винт еще крутился по инерции, но с каждым оборотом делал это все медленнее, пока окончательно не застыл в одном положении. Марика взвизгнула и так сильно побледнела, что стала похожа на мраморную скульптуру.

– Дитрих! Где парашюты?! – гаркнул я, не отрываясь от штурвала.

В ответ донеслось кряхтение, и опять что-то с грохотом упало на пол. Я хотел оглянуться, но мое внимание привлек правый двигатель. Он заглох, как и левый за мгновения до этого.

Марика из последних сил балансировала на краю истерики. Другая бы на ее месте давно уже с катушек слетела, а она ничего – держится.

Сзади раздалось надсадное кряхтение и противный скрежет металла. Я обернулся. Немец с красным от натуги лицом толкал здоровенную бочку.

– Дитрих! Ты спятил?! Зачем тебе это?! Где парашюты?!

– Лучше помогите, штандартенфюрер, – прокряхтел он. – Прыгнуть мы всегда успеем.

– Возьми штурвал, Марика!

Марика никак не отреагировала. Я сильно тряхнул ее за плечо и уже хотел ущипнуть за щеку, как вдруг она повернулась ко мне. В глазах плескался испуг, бледные губы тесно сжаты, кожа на скулах натянулась.

Я ободряюще улыбнулся и сказал тихим, почти ласковым голосом:

– Возьми штурвал, милая. Вот так, да. Молодец, девочка, хорошо. Теперь смотри сюда, – показал я на компас. – Видишь эти черные буквы SO?

Марика кивнула.

– Следи, чтобы вот эти маленькие красные стрелочки были как раз между буквами. Поняла?

Марика снова кивнула.

– Умница! Я помогу Дитриху и вернусь.

Я щелкнул замками страховочного ремня, вылез из кресла, чмокнул любимую в щеку и потопал к немцу.

– Вот объясни мне: с чего ради ты вцепился в эту бочку? Там что, парашюты лежат?

Дитрих молча ткнул пальцем в зеленый бок бочки с трафаретной надписью Flugbenzin поверх выпуклого ободка.

– Ну, авиационный бензин, и что? Куда ты его заливать собрался? Или ты решил продырявить дополнительные баки, чтобы плеснуть туда топлива?

– Толкайте, штандартенфюрер, – сердито сказал Дитрих.

Я пожал плечами и вместе с ним навалился на бочку. Тяжелая, раза в три больше обычной емкости, она с ужасным скрипом сдвинулась с места.

– Может, все-таки объяснишь, в чем твой план? Учти, я не смогу посадить самолет. Нам все равно придется прыгать, и чем быстрее мы это сделаем, тем больше шансов у нас уцелеть.

– До войны я работал механиком на аэродроме, – пропыхтел Дитрих, – Обслуживал самолеты. У этих транспортников есть аварийная ручная помпа. Видели лючок между креслами пилота и бортмеханика? Там она и находится. Если дотолкаем бочку до кабины, есть шанс пролететь еще немного.

– Ну и чего ты молчал?! А ну, навались!

Вдвоем мы кое-как притолкали бочку к кабине. Я сорвал крышку люка. Под ней в небольшом углублении находилась ручка насоса с красным набалдашником. От сферической оболочки помпы вниз уходила стальная трубка топливопровода.

Дитрих раздобыл где-то маленький ломик и трехметровый кусок резинового шланга. Пока он, вооружившись ломиком, как копьем, пробивал отверстие в трубке, я пытался гаечным ключом раскупорить бочку. Изрядно намучившись, я наконец-то сбил крышку с горловины. В нос сразу шибануло запахом горючки.

К тому времени Дитрих пробил дыру в топливопроводе, воткнул туда один конец шланга, второй бросил мне. Я сунул его в бочку и крикнул: