Александр Пономарёв - Основной компонент [litres]

А потом случилось то, чего я никак не ожидал. Правда, сам я в событиях не участвовал, а узнал о них позже от Марики. Она приложила массу стараний и потратила уйму времени, чтобы привести меня в чувство после аварии.

Голова трещала, угрожая лопнуть в любой момент. Перед глазами плавало мутное пятно, во рту скопилась слюна с привкусом железа, нос сильно болел и вроде как немного распух. Я не сразу понял, что не слышу гул мотора. Кроме того, я лежал на спине и на меня сверху сыпалось что-то пушистое и холодное.

– Что произошло? – Язык еле ворочался, фраза вышла невнятной, словно я набил рот кашей.

Пятно перед глазами зашевелилось, приобретая резкость и ясные черты. Вскоре оно превратилось во встревоженное лицо Марики. Она протянула руку, стряхнула с моей головы крупные хлопья снега.

– Что случилось? – повторил я и поморщился от хлынувшего потока слов. – Не так часто. Давай помедленнее, ладно?

Марика резким движением вернула под летный шлем выскользнувшую прядь волос, села рядом со мной в сугроб и рассказала обо всем, что я пропустил, валяясь в отключке. В последнем, кстати, не я виноват. Это Дитрих вырубил меня ударом трубы по затылку. Наверное, одной из тех, что я нашел в хвостовом отсеке.

Марика знала не так и много, поскольку немец и ей врезал по голове. Правда, она пришла в себя намного раньше меня. Я не стал вдаваться в подробности, почему это произошло. Возможно, Дитрих ее пожалел и стукнул не так сильно, или же шлем принял на себя часть удара. Какая разница? Главное, Марика умудрилась посадить самолет в чистом поле, если так можно назвать практически неконтролируемое падение с высоты, и вытащила меня из кабины.

Я пошевелился, приподнял голову и вытянул руку, чтобы ухватиться за Марику. Рукав куртки съехал вниз. Я сначала не понял, а когда до меня дошло, подскочил, как ужаленный. Вместо браслета на запястье темнел багровый след. Я в панике похлопал по карманам брюк и с видимым облегчением нащупал в одном из них ампулу с вакциной. Похоже, Дитрих ее не нашел, когда грабил меня. Или же он и не пытался ее искать, а хотел забрать только браслет.

Немного придя в себя после неприятного открытия, я внимательно изучил место авиакатастрофы. Самолет рухнул посреди голой равнины, пропахал в белой целине глубокую борозду и врезался носом в невзрачный холмик. Пропеллеры сильно погнулись, а у правого движка винт и вовсе закрутило в штопор. Левое крыло надломилось в районе моторной гондолы и воткнулось в снег, изображая горку. Шасси тоже досталось: одно колесо с колпаком обтекателя торчало из сугроба в двадцати метрах от самолета, другое держалось на уцелевшем подкосе и тихо скрипело, покачиваясь на ветру.

Унылое зрелище. А если учесть, что вокруг, кроме разбитого «юнкерса», глазу не за что зацепиться, то и вовсе печальное. Хотя нет, чего это я? Вон же на горизонте чернеет едва заметная на таком расстоянии линия лесополосы. Слева, почти на пределе видимости, бревенчатые опоры ЛЭП расставили ноги, будто шагают куда-то строем. Справа, на два часа по воображаемому циферблату, темнеет серое пятно рощицы. Да и кусты ивняка в ста метрах отсюда хоть как-то скрашивают белое однообразие поля.

По колено проваливаясь в сугробы, я подковылял к «юнкерсу». Хвост самолета высоко задрался вверх, и я сначала вскарабкался на сломанное крыло, а потом, проявляя чудеса акробатики, взобрался на борт и прошмыгнул в хвостовой отсек. Там все было кувырком. Вывалившиеся из открытого ящика обрезки труб, инструменты, болты и гайки бесформенной кучей лежали в углу переборки. Защелки на ящике с «аквалангами» тоже оказались расстегнуты, а крышка приоткрыта. Я приподнял ее, просунув пальцы в узкую щель. Баллоны исчезли. Дитрих забрал их с собой, как и браслет. Странно все это.

– Саня!

Цепляясь за выступы обшивки и ребра шпангоутов, я добрался до двери и, схватившись за косяк, выглянул. Марика стояла возле самолета, подняв лицо к хмурому небу.

– Почему он это сделал, Саня? Зачем он спасал нас в Берлине, если все равно хотел убить?

– Не знаю. Подожди минутку. – Я снова скрылся в чреве самолета.

Через открытую дверь в грузопассажирский отсек намело снега, сапоги скользили по наклонному полу, так что я с большим трудом пробрался в кабину, хватаясь за все, что попадалось под руку. В углу, со стороны кресла второго пилота, в узкой щели между листом обшивки и уголком раскоса застряло лезвие раскладного ножа, того самого, которым я отрезал полоску сукна от шинели. Видно, Дитрих забыл о нем, когда удирал, а может, решил не тратить время из-за такого пустяка. Когда он нас вырубил, счет пошел на секунды. Тут уж не до мелочей вроде ножа, ведь надо еще вытащить «акваланги», надеть парашют и выпрыгнуть, пока высота позволяет.

Я выдернул лезвие из щели и выпрямился, собираясь выковырять компас из приборной панели. Надеждам не суждено было сбыться. Компас, как и остальные приборы, сильно пострадал при ударе самолета о землю. Зато по разбитым часам и застывшим цифрам на указателе скорости я примерно определил расстояние полета. Мы провели в воздухе восемь с небольшим часов, перемножаем на двести семьдесят, выходит, если я не сбился с курса, мы рухнули примерно в двадцати километрах от Сталинграда. Плюс-минус. Ну, хоть это радует.

Я сложил нож, сунул в карман куртки и с прежними трудностями добрался до двери. Сев на порог, спрыгнул и чуть ли не по пояс провалился в сугроб. Марика схватила меня за руку, потащила из снежного плена. Непокорная прядь снова выскользнула из-под шлема, нависла на глаза. Марика так смешно пыхтела, когда сдувала ее, что я негромко гыгыкнул.

– Ты чего? – Она снова фыркнула, сдувая надоевшие волосы.

Тут уж я не выдержал и загоготал в голос.

– Ну и выбирайся сам! – Марика отбросила мою руку, обиженно поджав губы.

К тому времени я освободился больше чем наполовину и ее помощь уже не требовалась. Правда, душил смех, но с этим я кое-как совладал, выбрался из снежной ловушки, упал на спину и вдоволь просмеялся, глядя слезящимися глазами в свинцовое небо.

Под конец моей истерики Марика перестала дуться как мышь на крупу и стукнула меня кулачком по груди. Я хохотнул, а она сверкнула глазами и давай по мне колошматить, как заяц по пню. Бесится, рычит, бьет почем зря, а силешки – ну вот на четверть пальца не наберется. Мне от этого еще смешней стало, а дыхалки-то уже не хватает, и колики в животе начались Я решил: пора с этим цирком заканчивать, пока со смеху не помер, схватил подругу за руки, повалил на снег, навис коршуном сверху и выдохнул, запыхаясь:

– Снимай… шинель…

– Зачем? – удивилась Марика, приподняв бровь, но руку все же высвободила и стала расстегивать пуговицы.