Александр Пономарёв - Основной компонент [litres]

Петр Евграфович все это время держал меня на мушке, но автоматный ствол слегка дрогнул, когда я упомянул командующего обороной Сталинграда.

– Шихов, обыщи пленников, – приказал Синцов. Правда, последнее слово он произнес с каким-то сомнением, что ли. Словно уже не был твердо уверен в том, кто перед ним стоит.

Парень шагнул в нашу сторону, а я продолжил гнуть свою линию:

– Старшина, ты зря теряешь время и рискуешь провалить важнейшую операцию. Если это случится, я лично прослежу, чтобы тобой заинтересовались товарищи из определенных органов. Аббревиатура НКВД тебе о чем-нибудь говорит?

– Допустим, вы говорите правду. – Синцов опустил автомат, но держал его так, чтобы в любую секунду пустить в ход. Глядя на него, солдаты тоже убрали оружие. – И вы на самом деле полковник. Но тогда почему мне никто не сказал о встрече? Почему майор не озвучил это в приказе? Я мог бы пристрелить вас, и тогда ценная информация, которая, как вы говорите, у вас в голове, умерла бы вместе с вами.

– Послушай, старшина, давай я отвечу на все твои вопросы в каком-нибудь доме, а? Видишь, девушка замерзла, да и мне согреться бы не мешало.

Марика в самом деле выглядела не лучшим образом: нос красный, щеки бледные. Я опасался, как бы она не получила обморожение. О себе лучше промолчу: печка в животе потухла так же неожиданно, как и разожглась; последние крупицы тепла покидали коченеющее тело, и я держался из последних сил.

– Всего несколько минут, старшина. Ну что тебе стоит?

Синцов на секунду задумался.

– Ладно, давайте зайдем в дом.

Я выдохнул с чувством огромного облегчения. Отдых и обжигающий губы кипяток – вот и все, что нам сейчас было нужно.

– Но перед этим я вынужден вас обыскать. Обоих, – с нажимом сказал старшина.

– А черт с тобой, обыскивай, – кивнул я и улыбнулся, хотя вряд ли так можно назвать жалкую попытку растянуть застывшие губы. – Все равно ничего не найдешь.

По знаку Синцова красноармеец Шихов обыскал сначала меня. Потом, покраснев до ушей, приблизился к Марике. Та хоть и порядком замерзла, мгновенно встрепенулась, когда безусый юнец протянул руки к ее куртке.

– Dotknij mnie, dupku, a dostaniesz po mordzie! [10] Тронешь меня, придурок, и получишь по морде! (польск.) – грозно предупредила она солдата на родном языке.

Разведчик покраснел еще сильнее, опустил руки и оглянулся, словно ища поддержки у товарища – грузин во все глаза таращился на Марику, разве что языком не цокал от восхищения – и командира.

– Смелее, – подбодрил я его, а сам на немецком попросил спутницу умерить девичью гордость и позволить бойцу выполнить приказ.

Старшина вскинул оружие, едва услышал вражескую речь, но я продублировал сообщение по-русски, и он опустил автоматный ствол к земле.

Красный как рак Шихов торопливо обыскивал девушку, едва дотрагиваясь до куртки. Ножа не нашел. Он, видно, выпал из кармана еще там, у реки. Марика терпела его прикосновения, но лишь до тех пор, пока дело не дошло до штанов. Она так сильно толкнула красноармейца, что тот хлопнулся задом в сугроб под дружный хохот старшины и второго солдата.

Шихов вскочил на ноги, сдернул автомат со спины, навел на девушку.

– Отставить! – громовым голосом рявкнул Синцов, мгновенно прекратив смеяться.

– Товарищ старшина, а чего она дерется, – обиженно протянул рязанец, вешая ППШ на плечо.

– Понравился ты ей, Ваня, – с кавказским акцентом сказал боец с орлиным носом. – Тебя девушка на свидание пригласила, а ты не понял, да. Обижаться начал, нехорошо, э!

– Помолчи, Резо. Неизвестно, как бы ты отреагировал, свалившись в сугроб, – повернулся к нему Синцов.

Грузин широко улыбнулся:

– Я бы, таварищ старшина, обрадовался. Упасть в снег от руки такой девушка – счастье! У нас в Грузии.

– Хватит, Резо, слышали мы про твою Грузию. Там и горы высокие, и реки быстрые, и невесты одна другой краше.

– Правильно гаварите, таварищ старшина! Приезжайте ко мне домой после войны, мама вам такие хачапури сделает, пальчики оближешь! М-м-м! – Он даже причмокнул от удовольствия.

– Хорошо, Резо, приеду, надо только дожить до победы.

– Доживем, таварищ старшина, еще как доживем! – воскликнул грузин, взмахнув рукой. – И ты, Ваня, приезжай, и вы, таварищ полковник, только форму эту проклятую снимите! И девушка ваша пусть приезжает. Мама всем будет рада.

– Все, все, Резо, угомонись. И ваши, и наши – все приедем, – сказал старшина, жестом подзывая к себе Шихова. – Ну, Ваня, что нашел?

– Кроме этого, ничего, – ответил разведчик, протягивая командиру мое удостоверение.

– Так, так, – протянул старшина, разглядывая подмокший прямоугольник из серого картона с тремя строчками готических букв и нацистским орлом над ними. – Что это?

– Удостоверение на имя штандартенфюрера СС Отто Ульриха фон Валленштайна, – сказал я. – А что ты ожидал увидеть, старшина? Красные корочки со звездой? Давай уже веди нас в дом, пока дивчину совсем не заморозил.

Синцов махнул рукой. Все еще красный Шихов пошел впереди к ближайшему дому, из трубы которого валил дым. За ним, ступая след в след, двинулись я и Марика. Резо и старшина замыкали колонну.

Седая бабулька в валенках на босу ногу, старой домотканой юбке серого цвета и байковой жилетке поверх холщовой рубахи встретила нас с веником у порога. Она заметила нас в окне и заранее приготовила метелку, чтобы мы смахнули с себя снег в сенцах.

Красноармейцы сняли снегоступы, поставили их в угол, потом поочередно обмели одежду и обувь, причем Резо еще и за Марикой поухаживал. А я почистить шинель не смог, поскольку последние силы оставили меня. Так и осел кулем на дощатый настил пола и только благодаря Ване, тот успел подхватить меня, когда я падал, избежал удара головой о бревенчатую стену сруба.

Под цепким взглядом старшины Шихов снял с меня задубевшую шинель, помог подняться по крашенным охряной краской покосившимся ступеням крыльца и, пригнув ладонью мою голову, чтобы я не стукнулся о низкую притолоку, завел в дом.

Жилье встретило теплом и весело потрескивающим огнем в сложенной по центру избы печке. На вбитом в потолочную балку крюке висела старая керосинка с закопченным стеклом. Я так и представил, как по вечерам в ней теплится огонек, размазывая тени по стенам и разгоняя мрак по углам. В красном углу на полочке под белым рушником когда-то была икона. Бревна со временем потемнели, и там, где она стояла, остался светлый прямоугольник. Теперь это место занимала перевязанная черной ленточкой фотокарточка мужчины в военной форме с двумя миниатюрными танками в петлицах. Печальные глаза танкиста смотрели на каждого, кто заходил в дверь, и от этого взгляда становилось не по себе. Погибший сын хозяйки как будто заглядывал в самые потаенные уголки души, извлекая на свет все темное и светлое, что хранилось там. Под полочкой до сих пор висела лампадка. Сейчас она не горела, но я подозреваю, что иногда бабулька зажигала в ней маленький огонек и, встав на колени, разговаривала с сыном, глядя на фотографию выцветшими от слез глазами.