Александр Пономарёв - Основной компонент [litres]

– Очнулся! Ну слава богу! – услышал я незнакомый мужской голос. – Сестра, десять кубиков, – голос назвал мудреное лекарство, – внутривенно.

Раздались быстрые шаги, зашуршала одежда, скрипнула и захлопнулась дверь. Чуть позже послышался тихий скрежет, будто скребли камнем по стеклу, что-то негромко хлопнуло, и в воздухе резко запахло лекарствами. Нежные пальчики взяли меня за руку. Я открыл глаза, увидел миловидную брюнетку в белом халате и шапочке с красным крестом. Девушка брызнула серебристой струйкой из иглы, вставила сверкающую сталь в прикрепленный к моей руке узкими полосками пластыря катетер и надавила на поршень.

Пока медсестра вливала в меня миллилитры лекарства, я ворочал головой, осматривая больничную палату. Ничего необычного: стандартная одноместная комната с люстрой-плафоном посреди потолка, занавешенным окном, бело-зелеными стенами и пружинной койкой, на которой, собственно, я и лежал сейчас. Справа от кровати стояла тумбочка, слева на колесной стойке попискивал кардиомонитор. Выходит, это его я принял за будильник. От прибора к датчику на моем пальце тянулся тонкий проводок. Я случайно стряхнул клипсу, зеленые зигзаги на экране превратились в сплошную линию, а монитор противно заверещал.

Медсестра хмуро сдвинула брови, достала иглу из катетера, бросила шприц в пластиковый поддон на тумбочке и вернула прищепку на палец. По экрану кардиомонитора снова поплыли загогулины, а из динамика донесся привычный писк.

Сердце мерно колотилось, разнося лекарство по телу. Я почувствовал нарастающее умиротворение и необычайную легкость. В голове прояснилось. Ощущения были такие, словно в хмурый день неожиданно расползлись тучи, и на небе появилось лучистое солнышко. Мне казалось, еще немного, и я поднимусь над кроватью, буду парить в теплых широких лучах, что падали на исшарканный линолеум сквозь повернутые боком ленты вертикальных жалюзи.

– Вам надо отдохнуть. – Медсестра погладила меня по руке. – Вечером придут ваши друзья, доктор разрешил впустить их в палату реанимации.

«Реанимации?! О чем это она?»

Я хотел расспросить ее, но дрема снова завладела мной, и я провалился в трясину глубокого сна.

Меня разбудили приглушенные голоса. Кто-то тихо шептался, топчась возле кровати. В коридоре раздались тяжелые шаги, скрипнула дверь, и густой бас грянул весенним громом:

– Ну, как он там?

На гостя зашикали, зашипели, как змеи. Спинка кровати дрогнула, и один из визитеров сдавленно взвыл, видно, ударился рукой, когда отмахивался от балагура. Справа зашуршали одежды. Я ощутил легкий ускользающий аромат, шелковистые пахнущие медвяным лугом волосы приятно защекотали лицо. По щеке скользнула волна теплого дыхания, и мягкие губы, почти касаясь уха, прошептали:

– Просыпайся, соня.

Я открыл глаза. На стуле, рядом с кардиомонитором, сидела Кристина, шурша надетыми на туфли бахилами. Одноразовый берет из голубого спанбонда с трудом держался на копне каштановых волос, накинутый на плечи халат наполовину скрывал фиалковое платье под вид греческой тоги. Около кровати топтались ребята. У дверей, опираясь плечом на косяк, стоял тот самый шумный гость – Петрович. Он кивнул, приветствуя меня. Я улыбнулся в ответ и попросил парней помочь мне сесть. Ребята наперебой стали отнекиваться, дескать, доктор запретил мне двигаться в ближайшее время. Я запротестовал, попробовал пошевелиться, но сделать это оказалось не так-то просто. Правая нога не двигалась совсем, что-то давило на нее со всех сторон, грудь сжимала тугая повязка, правая рука была согнута и примотана к телу, голова тоже оказалась перевязана бинтами. Тогда я попросил их подойти ближе, а Петровичу сказал, что нечего стоять в дверях.

Парни расселись на кровати с правой стороны, Петрович вошел в палату, навалился на заскрипевшую под его весом хромированную дугу кроватной спинки. Я взял подругу за руку, спросил, как здесь оказался. Ребята не дали ей и слова сказать, загомонили разом.

Я поморщился:

– Харэ, парни, у меня и так голова кругом идет. Давайте по одному, лады? Кристя, ты первая.

Кристина вздохнула, сильнее сжала мои пальцы и заговорила, шмыгнув носом:

– Я боялась потерять тебя, Саня. Когда три недели назад ребята позвонили и сказали, что тебя посекло осколками.

– Какие три недели?! Какими осколками?! – воскликнул я и снова попытался сесть, разумеется, безрезультатно.

– Ты ничего не помнишь? – спросил Димон.

Я осторожно мотнул головой. Ребята переглянулись.

– Мы поехали в лес на раскопки. – начал Миха.

– Это я помню. Бык заставил отрабатывать расколоченные Лёхой полбара.

– Чё я-то сразу?! – взъерепенился Лёшка.

– А не надо было кунгфуиста из себя изображать! – накинулся на него Димон.

– Тихо вы! – шикнула Кристина, заметив, как я поморщился и закрыл глаза.

Громкие звуки отдавались в голове колокольным звоном, в правый висок торкало, будто кто-то тыкал в него китайскими палочками.

Парни успокоились, только Лёха недовольно пыхтел.

– Дальше, – слабым голосом попросил я, не поднимая век.

Кристина продолжила рассказ. Оказалось, найденная мной старая мина каким-то образом взорвалась прямо на делянке. Меня сильно посекло осколками: в нескольких местах порезало кожу головы, перебило ключицу, ранило в ногу, поломало ребра и пробило легкое в пяти миллиметрах от сердца. Повезло, короче, чуть-чуть левее, и меня бы здесь не было. А потом она сообщила приятную новость: на днях банду Быка посадили за черное копательство, а его самого упекли по делу за покушение на убийство. Так что теперь мы свободны от всех обязательств.

Ребята пробыли со мной полчаса, пока не пришла медсестра и не выпроводила их из палаты, милосердно позволив Кристине остаться еще на минутку. Кристя поцеловала меня, оставив на губах вкус помады и ощущение немыслимого блаженства в душе, провела нежными пальчиками по щеке, сказала, что сильно любит, и невесомо выпорхнула за дверь.

Через неделю меня перевели из реанимации в обычную палату, время посещений увеличилось до полутора часов. Друзья навещали меня каждый день. Мы болтали обо всем, что придет в голову, но я ни разу не обмолвился с ними о преследовавших меня снах, в которых я вместе с прекрасной незнакомкой отбивался от оборотней и воевал с фашистами. Были там и какие-то одинаковые с виду чуваки с топорами, от которых я отмахивался мечом.

Спустя полтора месяца меня выписали, но я еще долго восстанавливался, занимаясь дома и посещая специальные процедуры в поликлинике. Нога сильно пострадала, и врачи опасались, как бы я на всю жизнь не остался калекой. К счастью, все обошлось. Осталась лишь незначительная хромота…

Начался новый учебный год. В университет я не пошел, взял академку, чтобы продолжить лечение, а потом и вовсе перевелся на исторический факультет, решив целиком посвятить себя поискам солдат минувшей войны. Я пока на койке валялся, понял: та мина не просто так взорвалась. Это мне знак свыше дали. Пусть не по своей воле, но я плохим делом занялся, вот и огреб по самое не хочу. Хорошо хоть, жив остался, а раз так – надо искупать вину.