Руслан Агишев - Диверсант Петра Великого [litres]

Эта его просьба меня вообще чуть не доконала. Вдруг захотелось поднять голову и на манер лесного серого хищника тоскливо завыть. «Черт! Черт! Что же такое вчера было? Я что, концерт по заявкам трудящихся вчера давал? Блин, наобещал…»

С тяжелым вздохом я несколько раз кивнул смотревшему на меня с надеждой преображенцу. Главным сейчас для меня было, чтобы он отстал. Проводив глазами преображенца и его товарищей, я направился к входу в Гостиный двор. Там надеялся узнать, что такого удивительного успел наболтать.

Однако прямо на пороге меня перехватил какой-то «немец», который показался смутно знакомым. Этого мужика с жестким волевым лицом, словно вырубленным из камня, я часто видел рядом со своим бывшим хозяином, Лефортом. «Он тоже вроде у Петра служит… Как уж его зовут-то? Имя у него еще какое-то ирландское. О, Патрик! Точно! Патрик Гордон! Ему-то от меня что нужно? Неужели и ему чего-то наобещал?» Генерал Гордон был явно недоволен.

– Вы есть, Алекс, или большой смельчак, или большой глупец, – вот так, сразу в лоб начал генерал. – Обещать взять крепость Азов парой сотней зольдат есть безумие. Вы не понимайт этого? – Его глубоко посаженные глаза пристально меня разглядывали, словно пытались понять, а не болен ли я сумасшествием. – Я быть там два раза вместе с его высочеством князем Голицыным. Ты даже не понимайт, что тебя там ждет! Слышать меня?

Я же в ответ ни слова не говорил, прекрасно понимая всю их бесполезность. Сейчас следовало просто молчать и слушать.

– Ты должен отговорить царь Петр от похода. Русская армия не готов. Нужно еще два или три года. Ты понимайт меня? Скажи царь Петр про это. Марш, марш, пока не поздно.

В здание Гостиного двора я входил с обреченным видом, самому себе напоминающего приговоренного к казни преступника. Кто знает, что там меня ждет? Плаха, веревка или каторга? Кажется, я даже глаза чуть прикрыл, когда дверь со скрипом распахнулась.

– Как пить дать, сейчас закуют в кандалы. Добрый Петя тихим голосом скажет, мол, возьмите этого молодца под белы рученьки и отправьте в Сибирь медведей пасти, – бурчал я себе под нос, пытаясь хотя бы шуткой немного взбодриться. – А может, просто плетей дадут…

Оказалось, зря я себя накручивал. Петр, в этот момент находившийся в зале совершенно один, встретил меня радостными криками.

– Явился не запылился. Я про тебя уж сколько раз вспоминал, не счесть. Что, головушка болит? – участливо спросил царь, выглядевший сильно потрепанным. – Вот, выпей со мной немного. Всяко получше станет.

Я понюхал темную жидкость в протянутой им кружке. Пахло вроде приятно. Там было что-то пряное, с необычным ядреным запахом. Осторожно прихлебывая, я выпил содержимое.

– Хорошо, – пробормотал я, с трудом оторвавшись от напитка. – Очень хорошо… Я же, государь, повиниться за вчерашнее хотел, – сделал я виноватое лицо. – Горькая вон, во всем виновата! Как дурной стал, право слово…

Петр же рассмеялся в ответ. Честно говоря, я ожидал недовольного окрика или брани, но никак не такого смеха.

– Ха-ха-ха! Голова бедовая! Виниться он хотел?! Ха-ха-ха! Чего виниться-то?! Ты же, брат, молодец! Молодец! – Он перегнулся через стул и с чувством хлопнул меня по плечу. – Все труса празднуют, а ты нет! Бражничать и гулеванить им все бы, а Отечеству служить кто будет? А ты все верно молвил, Лексашка! Как есть, все верно! Держава наша ведь как зверь в клетке сидит. Дернуться не может. Купцам нашим никуда хода нет! На юге крымчаки сидят, на востоке швед никого не пускает. А что нам остается, Лексашка? Что, скажи мне? Вот! – В сердцах царь вскочил с места и быстро подошел к огромным окнам, откуда открывался вид на архангельский порт. – Вот что осталось нашим купчишкам! Архангельск! Мал он для нас, зело мал. Для державы Российской простор нужен!

Петр начал мерить зал широкими резкими шагами, то и дело порывисто дергая правой рукой. В этом был весь российский царь. Тесно и тошно ему было в роли старорусского московского царя, который, как сотню лет назад, правил по старинке вместе со своими боярами. Всем своим нутром Петр чувствовал, что настало время меняться. Сейчас Россия должна была или возродиться из пламени войн и испытаний, как феникс, или стать добычей более сильных соседей. Все это будоражащее его волнение вырывалось через нетерпение, порывистость и грубость.

– Все ты правильно сказал! Правильно, Лексашка, – снова и снова повторял Петр. – Нужен нам этот проклятый город, как воздух! Возьмем его, и будет нам место для флота, а там и за Черное море можно побороться. Слышишь, Лексашка?! Не будет сильной России без выхода к морю.

Слушая все это, я мысленно выдыхал скопившееся у меня волнение. «А я трясся как осиновый лист. Думал, меня здесь палач ждет с веревкой или топором. Ха-ха-ха». Действительно, и смех и грех! Я тут переживаю из-за сказанного, а оказывается, взятие Азова – мечта Петра.

– Вижу я, Лексашка, воинской славы ты для себя ищешь, а для Отечества прибытка и пользы. – Петр своими тяжелыми, навыкате глазами выразительно посмотрел на меня. – Я вот что решил… Быть походу на Азов. Быть, так я решил.

Он вновь стал мерить шагами зал, что-то бормоча вполголоса. Дойдя до противоположной стены, где застыли гипсовые статуи греческих богов, Петр резко развернулся и пошел обратно.

– На той седмице еще был у меня разговор с Лефортом и Гордоном про сию кампанию. Отговаривали они меня зело от нее. Говорили, что, подумай мы только об Азове, как за крымчака османы вступятся. С османами же не с руки нам тягаться. Мол, Османское ханство всех своих врагов побивало. На ляхов мне кивали. Я же, Лексашка, так разумею… Побивали крымчаки и османы своих супротивников, потому что без разума те бились. Все норовили людишек поболе на поле брани нагнать. Ваську Голицына вона вспомни, что у Софки в полюбовниках ходил! Людишек собрал видимо-невидимо, а толку с чечевичное зернышко! Все врага своего за дурака держал…

Едва Петр вспомнил про князя Голицына, который два раза безуспешно водил русские войска на Крымское ханство, как я кое-что понял. «По ходу, у паренька тут неслабый комплекс нарисовался. Неужто он пытается доказать, что он лучший правитель, чем его сводная сестра?! Очень похоже. Если возьмет Азов, то сразу же всем носы утрет. Мол, видите, каков я герой? Царевна Софья два раза на крымчаков войной ходила, а я с первого раза им поражение нанес… Эх, Петя, Петя, как же так? А говоришь о высоких материях…» Улыбнувшись про себя, я стал слушать Петра дальше.

Царь, найдя во мне благодарного и, главное, молчаливого слушателя, еще долго рассказывал про будущий поход. Выяснилось, что примерно полторы-две недели назад клан Нарышкиных в лице матери Петра и ее родственников уже говорил с ним о войне с крымчаками за Азов. В черновом варианте был уже даже сверстан план военной кампании, согласно которому наступать следовало двумя армиями. Первая, наибольшая по численности, во главе с боярином Шереметевым должна была наступать на столицу Крымского ханства, оттягивая на себя все силы крымчаков и возможную помощь со стороны Османской империи. По словам Петра, под руку Шереметева отдавалось около 30 тысяч стрельцов и примерно столько же казаков Мазепы. Себе же царь отводил главную роль в этой войне, по всей видимости надеясь снискать все лавры победителя кампании. Два его генерала, Патрик Гордон и Франц Лефорт, должны были возглавить двадцатитысячный корпус, в котором Петр совмещал должности первого бомбардира и фактического руководителя. Начали даже приготовления к походу, о котором царь хотел объявить в самое ближайшее время.