Райса Уолкер - Грань времени [litres]

Я уже собираюсь спросить почему, когда он говорит:

– Ты уверена, что никто не забрал ключ Меллера после того, как его застрелили?

– Уверена настолько, насколько это вообще возможно, если не просматривать каждую секунду записи. Следующие три часа я смотрела с перемоткой в тридцать секунд, пока садовник не нашел его тело и не вызвал полицию. До появления садовника в кадре можно увидеть лишь птицу и случайный листок бумаги, пролетающий мимо. Нам нужно вернуться к началу и посмотреть все полностью, чтобы убедиться, но…

– Я разберусь. Когда мы вернемся из Атенса.

– Спасибо… – говорю я, но что-то в его голосе останавливает меня. С чем именно он собирается разобраться? Понаблюдает за стабильной точкой в реальном времени без переметок? Или…

– Что ты имеешь в виду?

Он молча смотрит на меня.

– Нет. Ни в коем случае. Не смей забирать этот ключ. Боже, там в саду кто-то разгуливает с пистолетом.

– Да ладно тебе, Кейт. Я бы только глазом моргнул, схватил ключ и вернулся прежде, чем кто-нибудь успеет прицелиться и выстрелить. Насколько нам известно, в КГБ заметили, что Меллер околачивается возле российского посольства, и решили, что он шпион. Даже если в этом саду спрятался Саймон или любой другой кирист, чего, повторяю, мы не знаем наверняка, они не ожидают увидеть меня…

– Бред собачий, Кирнан! Мы не знаем, чего они ожидают. Они следят за нами. Не только за тобой, не только здесь, но и за мной тоже. И Пруденс, похоже, не нравится то, что она видит.

Он приподнимает брови в немом вопросе, и я рассказываю ему о предупреждении Евы на вечеринке.

– В общем, если только у них нет камер в доме Кэтрин, что, по словам Коннора, невозможно, они либо видели меня здесь, в твоей квартире, либо в тот день, когда мы гуляли по Бостону.

Я прерывисто вздыхаю, прежде чем продолжить, слова вырываются сами собой.

– Или, что еще более вероятно, когда мы отправились в парк Норумбега. И пожалуйста, не напоминай мне, что пытался остановить меня от того путешествия. Я была не права, ясно? Давай просто примем как данность, что я невероятно глупа и это все моя…

Кирнан пододвигается ближе, мягко сжимая мои руки в своих, и моя фраза обрывается на полуслове. Этим и правда можно легко меня заткнуть, потому что я всегда использую свои руки для большей выразительности, когда сильно взволнована. Удивительно, что никто не делал этого раньше. Но когда я смотрю на лицо Кирнана, понимаю, что он уже делал это раньше. И не раз, судя по выражению его лица.

Он смотрит на мои руки и проводит большим пальцем по пластырю на моем указательном. Второй пластырь я где-то потеряла, и он тянет эту руку к себе, прижимаясь губами к исцарапанным костяшкам. Когда он снова поднимает на меня взгляд, в его глазах почти собрались слезы.

– Я не знаю, что делать, Кейт. Раньше, когда все шло к черту и ты была расстроена, я обнимал и говорил, что все будет хорошо, все наладится, – он издает короткий, горький смешок, и качает головой. – Это была полная чушь, и мы понимали это в глубине души, но почему-то, когда я обнимал тебя, мне казалось, что все будет хорошо.

Я опускаю взгляд, решительно сосредоточившись на его теплых и сильных руках, сжимающих мои. Я не осмеливаюсь смотреть ему в глаза, потому что этот непослушный голос, звучащий в моей голове, говорит мне, что было бы так приятно почувствовать, что все будет хорошо. Пусть даже всего на минуту. Даже если бы мы понимали, что это полная чушь.

– Я вернулся, Кейт. В парк Норумбега. Не для того, чтобы завершить шоу – операция «Будини» пока проходит гладко.

У меня в голове мелькает образ: публика в Норумбеге, застывшая на месте в ожидании возвращения Кирнана. Или невозвращения. Или одновременно и того и другого, как в том эксперименте с кошкой Шредингера?

– Я вернулся, когда театр был пуст, – продолжает он, – и установил стабильную точку в зале, прямо над сценой. Знаешь, где это пространство над авансценой?

Я понятия не имею, что означают эти слова, но киваю, чтобы он продолжил.

– В общем, я мог видеть весь зал. Они бывают не на каждом шоу. Тито явно преувеличивал. Я слежу оттуда уже больше двух недель, и они были, наверное, на одном шоу из трех. Обычно с ней бывает Саймон. Иногда Джун. Это врач из Истеро. Однажды с ней был другой парень, не помню его имени. Пру просто наблюдает. Смотрит, когда я на сцене.

– Она делала то же самое, когда я увидела ее. Она выглядела… странно.

– Я не смог подойти ближе, чтобы разглядеть ее как следует, но такое впечатление, что она… не знаю, накачана наркотиками или что-то в этом роде. Я почти уверен, что она была в положении – она всегда носила платья с высокой талией, чтобы не было сильно заметно. Я видел Пру в каждом возрасте, Кейт… ну, в каждом возрасте между семнадцатью и, не знаю, может, сорока. Я видел ее оба раза, когда она была беременна, и я видел ее почти окончательно поехавшей. Но я никогда не видел ее такой. Будто она была всего лишь оболочкой, внутри которой вообще ничего не осталось.

Наконец я поднимаю на него глаза и киваю. Именно так я и подумала, когда увидела ее в парке Норумбега, хотя это было лишь краткое мгновение.

– Значит, у Пруденс было двое детей? – спрашиваю я.

– У нее было две беременности. Один раз случился выкидыш. И я даже не представляю, сколько у нее всего детей. Наверное, около двадцати.

Он видит выражение моего лица и качает головой.

– После первых двух беременностей Пру настояла на своем. Сказала Солу, что устала блевать весь день, и он согласился, но только при условии, что она пожертвует свои яйцеклетки. Десятки женщин-киристок были более чем счастливы вынашивать ее детей. И, скажем так, в Истеро с самого начала находился чрезвычайно современный лазарет.

– А кто был отцом?

Кирнан пожимает плечами.

– Честно говоря, я не знаю. Пру никогда об этом не упоминала, а я был не настолько глуп, чтобы спрашивать.

Он глубоко вздыхает и, отпустив мои руки, тянется к своим вискам и потирает их. Он не отрывает взгляда от моего лица, и я чувствую, что он изучает меня, решая, стоит ли говорить то, что у него на уме.

– На ферме в Иллинойсе, где мы жили, было шесть мужчин, способных работать с ключом, включая меня, хотя в тот момент я был еще далеко не мужчиной, и мои способности, наверное, были самыми слабыми среди остальных. Мой отец намного лучше с этим справлялся. И я точно знаю, что они пытались убедить его… скажем, пожертвовать на общее дело.

– Он согласился?

– Нет. Тогда я не очень хорошо понимал, что происходит, но позже до меня дошло. Это стало одной из причин, по которой он грызся с Пру. Не самой главной, но… Я помню, как он однажды сказал ей, что делает все возможное, пытаясь вырвать своего единственного ребенка из их лап, и что он не настолько глуп, чтобы позволить ей взять в заложники еще одного. В тот момент я ничего не понял из их разговора, но теперь, оглядываясь назад…