Александр Терников - Завоевание 2.0 книга 5

Без рабов Новый Свет не выполнял своей роли. В самом деле, кто будет раскорчевывать тропические леса? Рыть ирригационные каналы? Обеспечивать тростником сахарные мельницы? Питать Европу сахаром, а позже хлопком, какао и кофе, доставлявшимися с той стороны земли? Только даровой рабский труд мог компенсировать такие огромные расстояния…

Индейцы-охотники были чужды сельскохозяйственным занятиям; к тому же они были очень восприимчивы к болезням, их было мало, да и те разбегались по лесам. Европейцы были отдалены, свободны и дороги. Оставались африканцы: они немного знали земледельческий труд, были выносливы и относительно дешевы; они могли создавать богатства даже на земле, не имеющей золота и пряностей. Но сейчас они стали дороги… Раньше раб стоил на Антилах 100 золотых песо и мог окупиться при мытье золота, а сейчас с учетом лицензии подорожал до 120, и золота нигде уже не было. Налог с работорговли стал важной статьей дохода короля Испании. А сколько нужно рабу сделать рома или тафии (тростникового самогона), чтобы окупить свою стоимость? Столько он не проживет.

Треть невольников обычно умирала впервые три года жизни в Америке. Активная жизнь остальных в среднем не превышала 15 лет. Это при том, что многие конкистадоры за три года завоевывая Мексику и рискуя жизнью заработали по 60 песо. Простой моряк получал 1,5 песо в месяц. Опытный мог рассчитывать почти на два. А свинья стоила 3 песо. В общем, не вытанцовывалось, треть негров не окупала свою стоимость, принося своим хозяевам 75 песо чистого убытку каждый. Еще треть приносили прибыль меньшую, чем процент по вкладам с этой же суммы. И лишь оставшаяся треть могла рассчитывать заработать на черных рабах какие-то деньги.

А деньги были крайне необходимы, так как война с французами все еще продолжалась. Франциска почти полностью вышвырнули из Италии, в войну на стороне Испании поспешила вступить Англия. Ее войска из единственно оставшегося на континенте порта Кале весь прошлый год грабили север Франции. Поговаривали, что венецианцы ищут пути, чтобы помирится с императором Карлом. Но до победы было еще далеко. Французы пока удерживали захваченные территории на севере, в Басконии. К тому же денег для войны не хватало, наемники уже почти год не получали причитающиеся им жалование. И все это несмотря на затеянные Карлом массовые конфискации имущества мятежников и еретиков. Королевские войска грабили свои же Болеарские острова, жестоко наказывая мятежников. Четыре последних повстанца — два взрослых, один старик и один мальчик — погибли на баррикаде, провозглашая: "Да здравствует добрый Иисус! Да здравствует наша святая королева Хуана!" После ужасной бойни на Болеарах воцарилась мертвая тишина.

У французов дела были не лучше. Франциск также в основном в последнее время занимался конфискациями у своих вельмож, чтобы хоть как-то расплатиться со своими недовольными солдатами. Так он ограбил даже одного из богатейших людей Франции, своего родича маршала де Бурбона, чем привел его в бешенство.

Естественно, что в подобных условиях когда-то многолюдная Севилья начала приходить в упадок. Это и раньше был город разительных контрастов, где красивейшие дворцы соседствовали с грязными лачугами, в великолепных душистых садах играли кристально чистые фонтаны, а рядом кладбище отравляло воздух зловонием, и по улицам струились нечистоты. Золота сюда больше почти не привозили, только сельхозпродукты из Испанских Индий и Канарских островов. Табак (на любителя), красный перец, сахар и ром. Ныне безмятежный покой живописной долины Гвадалквивира, вокруг города, почти нечем не нарушался. Торговля шерстью ушла в северные порты Испанского королевства.

Много народа уехало в колонии, и сгинули там безвозвратно. Много мавров и морисков с юга перебрались в Марокко. Природа стремительно наступала. Красные ветви тамариска колыхались над лужайками, где пестрели звездочки асфоделей, на полях среди зеленой пшеницы ярко голубели барвинки, а цветы персиковых деревьев доживали свою эфемерную жизнь в пламени ранней андалузской весны. Из апельсиновых рощ ветер приносил приятные ароматы ору-хо — апельсиновой мякоти, сжигаемой в жаровнях, а вдали оранжевые зубчатые горы пылали дроком там, где их не опоясывали темные дубравы.

В самой Севилье, а также в ее морских воротах — порту Сан-Лукар, жизнь еще теплилась. Все так же несокрушимо стояла Торговая палата, которая была основана по приказу королевы Изабеллы в 1503 году и размещалась частично в Алькасаре, а частично в старом арсенале Атарасанас, близ башни Торре-дель-Оро. Там всегда капитаны, штурманы и кормчие получали секретные инструкции, перед тем как отправиться на поиски новых земель, и со времени первой экспедиции Колумба в Америку это старинное здание все больше превращалось в место встреч технических советников и опытных моряков.

Все так же Арсенал выходил на Пуэрто-де-лас-Муэлас, откуда был виден другой берег Гвадалквивира, — там в Триане еще снаряжались некоторые корабли. На севильском берегу, где находились арсенал и башня Торре-дель-Оро, тянулся Ареналь — так называлась широкая полоса между рекой и городскими стенами с подъемными мостами, рвами, башнями, бастионами и узкими воротами, охраняющими подходы к Алькасару. Обычно товары, доставленные морем из Нидерландов, Англии и Германии для Южной Испании, а также сушей из Сарагосы, Медины-дель-Кампо и Кордовы, сгружались на пристанях Ареналя среди лабиринта канатов, снастей, парусов, корабельного леса, мешков пшеницы, отправляемой в Индии, и сладкого картофеля, привезенного оттуда.

Тут всегда грузились припасы для конкистадоров, завоевывавших Новый Свет, а рядом с других кораблей с грохотом выгружалось железо из Бильбао. Ругань гуртовщиков, кудахтанье кур, доставляемых по реке из Монтеро, громогласные споры купцов и таможенных сборщиков усиливали шум, обычно царивший в порту, который когда-то соперничал с Лиссабоном в роли перевалочного пункта всего западного мира.

Но сейчас товары из Сарогосы и других северных мест поступали в порты Ла-Каруньи, Хихона, Овьедо и Бильбао. Металлические изделия из баских провинций также не делали подобный круг на юг. Естественно, что и товары из Северной Европы, по неумолимым законам логистики, большей части разгружались в тех же портах.

Значение Ла-Коруньи, слывшей наиболее надежной из всех испанских гаваней и к тому же "способной вместить все флоты мира", особенно возросло с тех пор, как император Карл перевел в нее из Севильи Торговую палату в 1520 году. Эта перемена отчасти объяснялась тем, что главный порт Галисии был удобнее для торговли пряностями с северными странами, которые ценили их выше, чем средиземноморские, и потребляли в большем количестве. Кроме того, испанские суда, отправлявшиеся из Ла-Коруньи, не должны были проходить мимо Лиссабона и не попадали в опасный район мыса Сан-Висенти, где португальские или французские корабли легко могли перехватывать все суда, направлявшиеся в Севилью. Не грозили Ла-Корунье и налеты пиратов, в то время как близ устья Гвадалквивира они чувствовали себя как дома.