Владимир Панин - Ленинградский меридиан [litres]

Когда Рокоссовский заговорил со Сталиным, комиссар и командующий фронтом злорадно переглянулись. Запорожец был уверен на все сто процентов, что сейчас на голову строптивого генерала обрушиться лавина праведного гнева и заслуженных упреков, однако ничего этого не произошло.

Возможно, Сталин высоко ценил мнение своего представителя и полностью ему доверял в военных вопросах, возможно, он был занят куда более важными делами, чем начало наступления Волховского фронта, но зубодробительного разноса, на который рассчитывали Мерецков и Запорожец, с последующими выводами не последовало.

То, что Верховный был недоволен его просьбой о новом переносе, Рокоссовский отчетливо ощущал с первой минуты разговора. Недовольство вождя сквозило в том, как он говорил со своим посланником. В том, как он растягивал слова, задавая Рокоссовскому тот или иной вопрос, как покряхтывал, слушая ответы генерала.

Все это было, но оно так и не сложилось в категоричный отказ со стороны Сталина в переносе начала наступления. Выслушав доводы Рокоссовского, вождь взял небольшую паузу, которая показалась генералу невыносимо долгой.

Сжав телефонную трубку рукой, с окаменевшим лицом он напряженно вслушивался в звенящую тишину, ожидая вердикта Верховного Главнокомандующего. Рокоссовский отчетливо слышал, как на том конце провода вождь вздохнул и безапелляционным тоном произнес:

– Думаю, для исправления всех перечисленных вами проблем хватит и шести дней, товарищ Рокоссовский.

– Да, товарищ Сталин, мы обязательно уложимся в этот срок, – глухим голосом произнес Константин Константинович, до конца не веря в свой успех.

– Я на это очень надеюсь… – холодно отчеканил Сталин. Затем, выдержав паузу, чтобы собеседник до конца проникся недовольством вождя в его адрес, сдержанно спросил: – У вас ко мне все, товарищ Рокоссовский? – после чего попрощался и повесил трубку.

Звонок Рокоссовского очень расстроил Сталина. И дело тут было совсем не в звонках и докладах Жданова о тяжелом положении Ленинграда. На всей фронтах, где Красная Армия сражалась с врагом, не было громкого и значимого успеха. Не было победы, которую можно было торжественно явить своему народу и без стеснения показать господам западным союзникам.

С началом немецкого наступления на юге России они подобно ужам на сковородке извивались вокруг начала открытия второго фронта, упорно не желая не только называть конкретную дату, но даже приблизительный срок.

Вопреки ожиданиям Сталина Западный фронт под командованием Жукова не оправдал возложенных на него надежд. Южный и Юго-Западный прекратили свое существование, и из всех важных направлений огромного советско-германского фронта оставался только Волховский фронт.

Чутье политика подсказывало Сталину наличие у Рокоссовского большого полководческого таланта. Именно поэтому вождь и согласился на повторный перенос начала операции «Искра», несмотря на тот жесткий цейтнот, что был порожден чередой военных неудач на фронтах страны.

Справедливо считая, что любому таланту надо помогать и грамотно его поощрять, он при этом строго взвешивал на весах граны этой помощи и поощрения, дабы не было их слишком много. И удовлетворяя просьбу Рокоссовского о переносе даты наступления, вождь без колебания придержал приготовленное в отношении генерала поощрение.

Положив трубку на рычаги аппарата, он переложил из одной папки в другую подготовленный Ставкой приказ о присвоении Константину Рокоссовскому звания генерал-полковника. Верховному Главнокомандующему не было жалко для своих полководцев ни наград, ни званий, ни иных других почестей. В высокой политике, где он вращался, это по большому счету не имело серьезного значения. Просто товарищ Рокоссовский слишком высоко поднял ставки, и проявлять к нему благосклонность без получения с его стороны весомых результатов было совершенно неправильно. Следовало немного подождать, а терпением товарища Сталина бог не обидел.

Наступление Волховского фронта началось рано утром 21 августа, как и было обещано Ставке её представителем и командующим фронтом. Ровно в 6 часов загремели, загрохотали грозным рыком артиллерийские орудия, громко заухали и пронзительно засвистели минометы.

Почти два часа они утюжили боевые порядки противника, а на последних минутах артподготовки к ним подключились реактивные гвардейские минометы. Выбитые с таким трудом генералом Рокоссовским для предстоящего наступления, они должны были уничтожить все то, что не смогли уничтожить обычные артсистемы, максимально расшатать оборону и открыть дорогу наступающей пехоте с танками.

Именно по их вступлению в бой бывалые немецкие солдаты Восточного фронта точно определяли скорый конец артобстрела и начало атаки на их траншеи и окопы.

Два генерала, два военачальника внимательно следили за продолжительностью артобстрела. Один в штабе, возле телефонного аппарата, не выпуская из руки вспотевшую трубку, другой на дивизионном наблюдательном пункте, держа в руках хронометр и время от времени наклоняясь к стереотрубе. У каждого из них был разный подход и разное ви́дение проведения операции, но оба они горели ненавистью к немецко-фашистским захватчикам и были полны решимости их разгромить, в меру своих сил и способностей.

Возможное наступление со стороны противника во второй половине августа месяца немецкое командование не исключало, но не там и не такими силами, которыми оно было начато в действительности. Исходя из шаблонного мышления и опыта прежних операций, Линдеман ожидал удара противника вдоль железнодорожной дороги на Мгу, с нанесением отвлекающих ударов на других участках фронта. Поэтому, когда в штаб армии стали поступать сообщения о начавшейся активности противника в районе Тортолово и Вороново, а также Гайтолово и рабочего поселка № 8, это не вызвало у Линдемана серьезного опасения.

– Русские явно хотят отвлечь наше внимание от Петербурга. После разгрома армии генерала Власова у них нет сил для полноценного наступления с целью прорыва блокады. Все нынешние действия генерала Мерецкого – это не что иное, как отчаянная попытка добиться хотя бы минимальных успехов на этом участке фронта, – заявил Линдеман в разговоре с Кюхлером, докладывая фельдмаршалу о начале боевых действий в районе «бутылочного горла», и тот был схожего с ним мнения.

– Принуждая Мерецкого наступать, Сталин пытается играть ва-банк откровенно слабыми картами, – согласился Кюхлер с генералом. – Видимо, война против нас мало чему научила русских, если они в третий раз наступают на одни и те же грабли. Однако не стоит забывать, что доведенный до отчаяния противник может сделать самый неожиданный, непредсказуемый шаг, а русские как раз славятся именно этим.