Анатолий Дроздов - Кровь на эполетах [СИ]

— Где моя дочь? — громко спрашивал Платон по-французски. — Куда спряталась? Не могу найти. Ага, вот из-под одеяла чья-то ножка торчит! Это ее?

Он тронул маленькую ступню.

— Нон! — пискнули из-под одеяла, и ножка исчезла.

— Тогда эта!

— Нон!

Вторая ножка тоже исчезла.

— Где же Мари? — с деланной тревогой в голосе вопросил Платон.

— Здесь! — девочка сдернула одеяло с головы.

— Вот она! — радостно воскликнул Платон, подхватил Мари под мышки и поднял над собой, перед этим опрокинувшись на спину. Девочка радостно взвизгнула и заболтала в воздухе ножками. Весело смеясь, она завертела головкой и увидела Грушу.

— Тетя, — сказала, указав пальчиком.

Платон повернул голову, и Груша заметила, что он смутился.

— Здравствуйте, Аграфена Юрьевна! — сказал, усадив девочку на постель. — Воротились? Яков сказал, что вы с матушкой в отъезде.

— Воротились, — кивнула Груша и подошла ближе. — Здравствуйте, Платон Сергеевич! Мне нужно осмотреть вашу рану.

— А зачем вам на нее смотреть? — удивился он.

— Затем, что в Твери я три месяца подвизалась в лазарете, — объяснила Груша, решительно подтащив к кровати стул и водружая на него корзинку. — Лечила раненых офицеров. Сам начальник лазарета хвалил: мои подопечные выздоравливали скорее прочих. У меня и лекарский припас с собой. И не возражайте, Платон Сергеевич! В дороге рана могла загноиться.

— Изумлен, Аграфена Юрьевна, — покрутил он головой. — Ладно, смотрите.

— Следует увести Машу. Не след ей на такое смотреть.

— Я с папá! — закапризничала девочка.

— Пусть останется, — поддержал ее Платон. — Дети в ее летах не боятся крови. Им просто любопытно.

— Как скажете, — вздохнула Груша. Девочка помешает им объясниться, а она на это рассчитывала.

Платон тем временем отсадил Мари дальше, откинул край одеяла и задрал рубаху, после чего повернулся на бок. Груша осторожно размотала полотняный бинт и склонилась над раной.

— Больно? — спросила, ткнув пальцев возле шва.

— Чуток, — сказал он.

— А здесь? Здесь?.. Рана сухая и не гноится, — заключила, закончив обследование. — Хотя покраснение кожных покровов наблюдается. Придется полежать. Чем вас так? Саблей?

— Штыком, — ответил он.

— Сейчас я смажу шов бальзамом и наложу повязку, — сообщила Груша.

Внезапно в разговор вмешалась девочка.

— Папá бо? — спросила, указав пальчиком на рану.

— Да, милая, — ответил Платон. — Папе больно.

Мари погладила его по щеке, а затем поцеловала. Груша увидела, как из глаза Платона выкатилась слезинка и побежала по щеке.

— Простите, Аграфена Юрьевна, — сказал Платон, шмыгнув носом. — Не помню уж, когда меня жалели. Да еще дите…

«Какая у него нежная душа! — подумала Груша. — Вот не ожидала: через столько сражений прошел! Впору ожесточиться».

— Приподнимитесь! — попросила.

Закончив бинтовать, она сложила медицинский припас в корзинку.

— Присядьте, Аграфена Юрьевна! — попросил Платон. — Хочу на вас посмотреть. Полгода не виделись.

Груша поставила корзинку на пол и села на стул.

— Вы изменились, — сказал он минутой спустя. — Разительно. Летом прошлого года я видел барышню – очень милую, добрую и немножко восторженную. Сейчас же передо мной совершенно взрослая женщина, знающая, чего хочет.

— Это плохо? — спросила Груша.

— Что вы! — покрутил он головой. — Нисколько. Наоборот. Рад видеть вас такой, хотя, признаюсь, не ожидал.

— Будет время привыкнуть, — сказала Груша. — Вы к нам надолго?

— До выздоровления, если не прогоните.

— Не обижайте, Платон Сергеевич! — возмутилась Груша. — Отказать в приюте раненому офицеру, герою Отечества? За кого вы нас принимаете?

— Простите! — повинился Платон. — Ляпнул, не подумав. Позвольте ручки?

Груша протянула их. Он взял и стал поочередно целовать.

— Что вы делаете? — возразила она слабым голосом.

— Благодарю, — сказал он, отпуская ее руки. — За себя и офицеров, которых вы лечили. Самое малое, что могу сделать для вас.

«Ты можешь больше», — подумала Груша, но вслух этого не сказала. Сидела с покрасневшим лицом, не зная, как быть дальше. Он же смотрел на нее странным взором, и тоже молчал.

— Пойду, — наконец сказала она и встала. — Машу забираю – ей пора полдничать.

— Я хочу с папá! — закапризничала девочка.

— Будут блины с медом и топленое молоко с пенкой, — вкрадчиво сказала Груша.

— Мед? — задумчиво повторила Мари. — Пенкá?

Она решительно перелезла через Платона, заставив того зашипеть от боли, и спрыгнула на пол.

— Идем! — сказала, протянув ручку Груше.

Та взяла ладошку девочки и повела ее к двери.

— Продала меня за мед и пенку, — пробурчал за спиной Платон, и Груша едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.

За дверью ее встретила графиня – ждала в коридоре.

— Ну как, объяснились? — спросила по-русски.

— Нет, — покачала головой Груша. — Только руки мне целовал.

Мать поджала губы.

— Сама поговорю! — сказала и решительно постучала в дверь.

Грушенька меня сразила – прямо в сердце. Нет, не ангельским личиком и гибким станом, как пишут местные пииты, хотя этого не отнять, все при ней. Пойти работать в лазарет! Здесь это, мягко говоря, не принято – время сестер милосердия еще не пришло. Могут покрутить пальцем у виска и объявить блаженной. Она же не испугалась молвы. И еще. Лазарет – это не розарий с его дивными ароматами. Воняет там, проще говоря, да еще как! Пот, кровь, гной, моча… Люди стонут и кричат. Чтобы лечить раненых в такой обстановке, нужно иметь в душе стержень – это вам не корпию в салонах щипать. М-да… Другую такую девушку поискать, и еще не факт, что найдешь. Подозреваю, от кого Груша подхватила страсть к медицине. На пути к Смоленску она наблюдала, как я лечу егерей, многое о том спрашивала. Я охотно отвечал – лучше о медицине болтать, чем о моем прошлом. Вот и загорелась… Подытожим. Надо брать, как говорила героиня популярного советского фильма. Вот только захочет ли? Я-то, конечно, герой – с дырочкой в левом боку [85] Перефразированная цитата из песни Никитиных: «Ежик резиновый с дырочкой в правом боку». , но кто знает, что у девушки на уме? Вдруг у нее жених имеется? Подцепить его в лазарете – проще простого. Пролетишь ты, Платон, как фанера над Парижем.

Внезапно я ощутил острый укол ревности. Это с чего? Вроде не питал к Грушеньке особых чувств, а тут прямо скрутило. Что происходит, блин? Влюбился? Прямо сейчас? Додумать я не успел. В дверь постучали, и в комнату решительной походкой вошла Хренина-старшая.

— Добрый день, Платон Сергеевич! — заявила она с порога и, пройдя к кровати, устроилась на стуле. — Пришла справиться о вашем здоровье.

— Здоровье мое не очень, — вздохнул я. — То лапы ломит, то хвост отваливается.