Борис Конофальский - Башмаки на флагах. Том третий. Графиня фон Мален

— С учетом выбывших четыреста двадцать восемь человек, — рапортовал капитан. — А еще по дороге до Эшбахта будут люди. Может, и четыреста пятьдесят человек наберется. Люди все довольные.

— А сами люди-то хороши, лошади не больны ли? — интересовался кавалер, еще не понимая, куда клонит капитан.

Фон Реддернауф пожимал плечами:

— Есть и хорошие, есть и похуже. Только вот у меня теперь еще один капитан из набранных есть. Местный, из Ланна, говорит, что с вами знаком.

— Со мной знаком? И что? — все еще не понимает Волков и тут же догадывается. — А, так вы капитан и он капитан… Получается, что вы ему не указ? Вас теперь вроде как в полковники следует произвести?

— Больше четырех сотен человек в моем отряде, может, и пять будет, если Бог даст, — продолжает фон Реддернауф все так же вкрадчиво, — по меркам кавалерийским то уже полк.

Это так. Пятью сотнями кавалеристов командовать полагается полковнику. Но уж больно немалое содержание у полковника, да еще и на долю в трофеях он претендует совсем не на ту, что капитан. Ко всему прочему, не всеми порядками доволен был Волков в эскадронах фон Реддернауфа, уж больно много позволял фон Реддернауф своим людям, потому генерал и говорит:

— Звание «майор» мне известно, — говорит капитан и кивает.

— И содержание он получает такое, которое как раз находится посередине между содержанием капитана и полковника.

— Меня и чин, и содержание майора вполне устроят, — сразу соглашается кавалерист.

«И слава Богу».

А после обеда появилась и следующая часть обоза. И с удивлением генерал узнал, что, обгоняя солдат и ландскнехтов, не говоря уже о телегах и пушках, шли правильной колонной пленные мужики, бабы и дети. А во главе их, на хорошем жеребце, едет сам капитан Арчибальдус Рене.

— И что, — удивлялся Волков, — не падали они от усталости? Не просили пощады, не говорили, что больше не могут?

— Немного? — Волков хотел знать, насколько немного помирают его людишки.

Капитан бодро отчитывался, словно заранее доклад готовил:

— А монах где? — спрашивал Волков, оглядывая людей, что усаживаются вдоль обочины дороги.

На вид люди хоть и грязны, хоть и усталы, но кажутся вполне упитанными.

— Обычно в конце колонны с последними шел, — отвечал капитан, — да вон он идет.

А монах уже подходил к генералу, кланяясь и улыбаясь, и Волков был рад видеть его:

— Ну, как ты, брат монах?

— Что со мной будет? Как вы, господин? Как болезнь ваша в груди? Не докучает?

— Помогло твое зелье поначалу, а после хворь долечил один искусный лекарь.

— Искусный лекарь? — удивился брат Ипполит и потом, поняв, о ком идет речь, добавил: — Ах вот как!

А Волкову разговоров было уже достаточно, и он говорит:

— Друзья мои, обещал я архиепископу сто душ мужиков.

— Сие очень щедро, — заметил капитан Рене.

Волков так скривился, что и он, и монах поняли, что обещание это кавалер дал не с радостью, и продолжил:

— А с остальными что делать? Дальше гнать? — спросил Рене. — Или всех остальных ждать будем?

— Нет, раз они так хорошо ходят, так пусть вперед идут, им еще до зимы нужно дома в Эшбахте построить, скотину закупить, землю поделить и поля распахать в зиму. Времени у них немного. Ведите их, господа. Сегодня переночуйте тут, покормите их как следует и завтра на заре выходите, обоз и провиант взяв с собой. Дальше сами пойдете, полки тут пока останутся на пополнение.

— Будет исполнено, господин генерал, — отвечал капитан Рене.

— Хворых нет, дойдем быстро, — обещал брат Ипполит.

Карл Брюнхвальд пришел со своим полком следом за пленными и ничего нового генералу не сообщил: дошли слава Богу, больных столько-то, померших столько-то, дезертир был всего один, так повесили его. Серебро цело, едет перед полком Эберста. Генерал и его первый помощник, чуть посовещавшись, решили встать лагерем у города на несколько дней, чтобы разобраться с пополнением.

Часть пополнения, та, что взяли в Нойнсбурге, уже была в войске, уже была распределена, но большая, главная часть новобранцев была набрана в Ланне. Теперь их нужно было распределить по ротам и полкам. Послали людей за сержантами, что нанимали солдат в Ланне, и ближе к вечеру те стали приводить в лагерь набранных солдат.

А пока их ждали, пришел Роха со своими стрелками, приехал усталый и похудевший Максимилиан. Видно, ответственное задание молодому человеку давалось нелегко. Он был чумаз, словно не умывался и от ящиков с серебром не отходил сутками напролет.

— Спал мало, — отвечал молодой прапорщик, поясняя отцу и генералу, которые его встречали, свой усталый вид. — Боялся, что разворуют, ходил проверял все день и ночь.

— Ценю ваши усилия, Максимилиан, — говорил кавалер, когда шел с Максимилианом смотреть свои сокровища. Он даже положил прапорщику руку на плечо. — Вы будете награждены.

— Быстрее бы от них уже избавиться. Тогда и гора бы с плеч.

— Нет, друг мой, быстрота нужна в атаке или маневре, а деньги — они раздумий требуют, а иначе их у вас не будет. Впрочем, на раздумья времени и у меня не осталось. Придется и вправду поторопиться.

Все серебро, кажется, было на месте. Ящики крепки, сундуки заперты. И Волков еще раз поблагодарил Максимилиана. Но от службы его не освободил:

— Как продам все, так и отдохнете, а пока продолжайте сторожить.

Вскоре подошел полк Эберста, потом приехали пушки, а с ними запыленный капитан Пруфф на огромном сером жеребце. Был он ворчлив, как обычно, пока Волков не сообщил ему, что ждал его, чтобы выбрать и купить еще одну пушку. Благо в Ланне их в продаже предостаточно. Тут капитан сразу переменился, тон его скрипучий стал более ласков, и он сообщил генералу, что немедля идет домой (он в городе имел дом), а на заре готов с генералом выйти в литейные цеха, где мастера и делают пушки. Так и договорились.

А за артиллерией ехали и ехали, почти дотемна, бесконечные телеги обоза. И уже в сумерках, когда был готов ужин и поставлены палатки, за последними телегами пришли замыкавшие колонну ландскнехты Кленка.

Вот теперь все были в сборе.

Волков, Брюнхвальд и Роха не ждали, пока придет обоз и Кленк. Они еще после обеда стали распределять новонабранных солдат по ротам. Солдаты были неплохи.

Волков мог бы, конечно, высказать Брюнхвальду за то, что обоз растянулся на целый день. Но уж больно много было телег и тяжелых возов, да еще и пушки. Поэтому неудовольствие свое от полковника генерал утаил. Дошли все в целости, и слава Богу.

Волков едва успел до закрытия ворот вернуться в город. А дома его у ворот, несмотря на сгущающуюся темноту, ждал монах из монастыря Святых Вод Йордана. Приютился у стены, сидит смиренно. Волков сразу понял: посыльный от аббата. Так оно и вышло.