Игорь Журавлёв - Фантазм

Он вспомнил слова Альберта Эйнштейна о том, что всё в мире – это энергия, которая лежит в основе всего. Говорят, будто Эйнштейн уверял, что если тебе удастся настроиться на частоту той реальности, которую ты хочешь для себя, то ты и получишь именно то, на что настроился. И это не психология и не философия. Это – физика, хотя даже не теоретическая физика, а лишь предположение гения. Однако с предположениями гениев следует обращаться аккуратно.

Хуже всего то, что он "вспомнил" завтрашнюю встречу с Ольгой. Он вспомнил аллею возле стадиона, обсаженную тополями и залитую утренним июньским солнцем. Вспомнил, можно сказать, что даже увидел – очень ярко и четко, как они пойдут навстречу друг другу по этой аллее, и озорное солнце за спиной Ольги будет просвечивать ее легкое платье насквозь. Она будет такой красивой завтрашним утром! И она скажет ему:

– Егор, не хотелось это делать письмом. Это было бы нечестно.

– Что делать? – глупо спросит он.

– Пожалуйста, не пиши мне больше и не ищи встречи, между нами всё кончено.

Она еще немного постоит, с интересом и напрасным ожиданием чуда глядя на онемевшего Егора, и, не дождавшись ответа, добавит:

– Извини и… прощай.

Развернётся на каблучках и уйдёт. А он останется со своей первой любовью в разорванном сердце на всю последующую жизнь. Он так никогда ее и не разлюбит – эту девочку в солнечном ореоле, идущую, будто даже летящую навстречу ему по тополиной аллее. Девочку, весь вид которой олицетворял его личное счастье, и которая это счастье у него забрала. И останется у него лишь шрам на сердце, который не увидеть ни на рентгеновском снимке, ни, если даже разрезать ему грудь и посмотреть на сердце вблизи. Потому что шрам этот не материальный, но от этого совсем не менее болезненный. Он напишет в ее честь кучу стихов, большинство из которых, конечно, не стоят никакого внимания, поскольку это плохие стихи. Но ему надо будет как-то высказаться, выреветься, выкричаться. Хотя бы на бумаге. Она будет сниться ему в тысячах снов и приходить в многочисленных мечтах еще многие, многие годы.

Он очень долго будет мечтать о том, чтобы как-то вернуть свою любовь, свою Олю, пока однажды, через десятки лет не поймёт вдруг, что любит того, кого уже давно не существует и кого, поэтому, вернуть просто невозможно. Та девочка, которую он будет любить всю жизнь, осталась в давно ушедшем июне 1979 года. Ту женщину, в которую она превратилась потом, он совершенно не знает и, что самое главное, не хочет знать. И получается, что он любил, по сути, лишь своё собственное воспоминание, то, чего нет, иллюзию, существующую только в его голове. И если бы ему, спустя много лет, вдруг предложили встретиться с ней, то он бы, скорее всего, отказался. Отказался из-за страха разочароваться, не увидеть в этой чужой взрослой женщине свою Олю, ту, которую он помнил и которая по-прежнему жила в его сердце. Что привело бы к краху одной из его самых любимых фантазий, одного из его самых лелеемых страданий.

Вот так вот и окажется, что его любовь в большей степени – это ностальгия по собственной юности, по тем чувствам, которые он тогда испытывал, и которые постепенно притупятся, позабудутся и, в конце концов, покинут его совсем, оставив лишь тени. Покинут, превратив пылкого мечтательного мальчика в старого закоренелого циника. Обычная жизнь, обычная история, ничего выдающегося.

Егор снял с книжной полки томик Есенина, открыл и прочёл:

Егор осторожно поставил книгу назад, положил письмо на стол, а сам лег на диван и закинул руки за голову. Он читал о Есенине, и знал, что эти стихи не отражают реальность жизни поэта. Хотя и присутствовала в детстве тогда еще мальчика Серёжи девочка Аня, присутствовала и юношеская взаимная влюбленность в неё, но "Анна Снегина" – это все же поэма не о ней, не о реальном человеке и не о реальной истории, а о том идеале, который выдуман поэтом, бережно сохранен в сердце и поведан читателям. Если вдруг у поэта такой любви почему-то не случилось, он просто обязан ее придумать, как порядочный сочинитель. С поэтами постоянно такая штука. Те еще фантазеры. Но нам нравятся их фантазии, ведь они всегда намного интереснее нашей скучной жизни.

Нельзя сказать, что он сам потом больше никого никогда не любил. Это было бы неправдой. Например, когда-то он очень любил свою жену. На самом деле любил, это он мог сказать, не кривя душой. И ей тоже были посвящены какие-то стихи. Но все же, все же… это была уже какая-то другая любовь. Нет, не менее крепкая любовь, в чем-то, может быть, даже более крепкая, но, наверное, уже не такая яркая, что ли… В общем, не первая. Он не знал, как это выразить словами. Да и неважно это. Кто чувствовал подобное, тот поймет. Тому, кто не чувствовал, не объяснишь, ибо – как объяснить чувство? Егор улыбнулся: это так же бесполезно, как пытаться объяснить анекдот. Человек или сразу понимает и смеется. Или ему просто не смешно.

Хлопнула дверь и он очнулся от "воспоминаний о будущем", которого не было, но которое было. Было, но не здесь? Или не с ним? Нет, лучше дальше не думать, а то все мозги вывихнешь, а они ему еще пригодятся.

Мама пришла с работы и, заглянув в комнату, подозрительно спросила:

– Привет, Егор! Как дела?

– Привет, ма! Да нормально всё!

И это было чистой правдой – у него всё было совершенно нормально. А что не было нормально, то он обязательно исправит. По-другому и быть не может.

Назавтра утром он не пошел к стадиону. Он чувствовал, что принимать во внимание это письмо было бы неправильным и… опасным. Да, именно опасным. Он чувствовал это своей пятой точкой. Он знал это, хотя и не понимал почему. Ведь знать и понимать – это далеко не всегда одно и то же. Но для того чтобы как-то это знание обозвать, он решил, что это интуиция. Интуиция – это красиво звучит.

Это было письмо не из этой реальности, не из их мира. И тот, кто ему его послал, сделал это с одной единственной целью: навредить ему, Егору, завлечь в ловушку. Какую-то очень опасную ловушку. Совершенно непонятную, а оттого еще более опасную. Поэтому он решил сделать вид, что никакого письма вообще не было, понимая, что его и на самом деле не было. По крайней мере, его Ольга, Ольга этого мира, никакого письма ему не отправляла.

Они встретились, как и договорились, в пять вечера, на их месте – возле музыкальной школы. Егор не стал спрашивать Ольгу о письме, она его не писала. Вернее, писала, но не здесь. И всё, хватит об этом. Да он, если честно, уже стал забывать о письме на самом деле. Какое-то время еще оставались обрывки воспоминаний, но чем дальше, тем труднее было склеить их в одно целое. Ведь то, чего не случилось, того и не было, правда? Скорее всего, когда он вернется домой, письмо вообще исчезнет.