Александр Михайловский - Герой империи. Сражение за инициативу (СИ)

Но она не стала уточнять, что это значит. Принципы справедливости, исповедуемые в Империи, не проливали свет на мою будущность. И оставалось только ждать… Я часто пытался вообразить свою дальнейшую судьбу – после того как все закончится. Я называл это именно так: «все закончится», я намеренно избегал слова «война» – потому что оно наполняло меня отчаянным чувством неизжитой вины… С какого боку ни посмотреть – я принимал в ней участие. И до сих пор я не был уверен, заслужил ли я пощады… То, что мне позволили жить, вовсе не говорило о том, что я прощен – сполна и окончательно. Только госпожа Ария могла бы развеять мои сомнения на этот счет.

Порой дерзкая мысль приходила мне в голову: а что если, КОГДА ВСЕ ЗАКОНЧИТСЯ, они просто отпустят меня? Просто скажут, что я свободен и могу отправляться на все четыре стороны. Маловероятно, но все же возможно… И тогда… тогда я смогу вернуться домой и обнять своих родителей… Как они обрадуются! Не будет на свете людей счастливее их…

Я всегда улыбался, представляя себе эту сцену. Сердце начинало радостно трепетать, но в то же время в душу мою неизменно закрадывалось что-то щемящее и неуловимое – будто бы я упустил что-то важное. Все представлялось слишком легко, и основной смысл всего этого «приключения» ускользал от меня. Кроме того, смутная неудовлетворенность терзала меня, хоть я и запрещал себе думать о госпоже Арии, которая, похоже, совершенно забыла о моем существовании…

Эри, исчерпав все попытки затащить меня в постель, вроде бы угомонилась. Теперь наши отношения наконец стали походить на дружбу. Кажется, я нашел тот баланс, который позволял мне держать ее в определенных рамках, не причиняя при этом обиды. А может быть, она поняла наконец, что это неприлично – так откровенно приставать. Ну, может, у них так и принято, но мне это совсем не по нутру… Так или иначе, но теперь я мог общаться с ней без напряжения. Правда, частенько я замечал в ее глазах страстный призыв, но, по крайней мере, она не распускала руки и не вела со мной фривольных разговоров. Она научилась сдерживать свои порывы – и это было похвально. От этого она стала только еще более милой, ведь скромность, безусловно, украшает девушку.

Судя по всему, ВСЕ ЭТО там, на земле, шло к своему неизбежному концу. Странно было воспринимать происходящее там с этой огромной высоты. Вроде бы я был уже давно за бортом событий, но тем не менее я жадно и чутко улавливал все новости, все настроения, что доходили до моего восприятия. Казалось, сам воздух вокруг меня пропитан приближением чего-то неизбежного, торжественного и неизмеримо важного… И однажды на меня просто обрушилась твердая уверенность – КОНЕЦ БЛИЗОК. И вот в тот день, когда эта уверенность окончательно завладела мной, глубоко проникнув в мое сознание, и произошло событие, которое оставило во мне глубочайший след. Вся моя жизнь, весь мой опыт померкли рядом с этим впечатлением…

В то утро я предложил Эри сходить в «обзорную комнату» – ту самую, откуда можно полюбоваться на нашу планету с высоты орбиты. Это было моим любимым развлечением, и я старался посещать эту комнату как можно чаще. Я находил в этом некое утонченное удовольствие, и еще большую остроту ему придавал тот факт, что среди множества живущих ныне на Земле я, простой деревенский парень, был одним из тех немногих избранных, кому было доступно «держать земной шар на ладони» (так я это называл). Во время созерцания Земли «глазами Бога» я становился философом, во мне просыпался поэт… О это волнительное чувство в груди, когда осознаешь, как дорога тебе эта планета, такая, по сути, маленькая! И такая прекрасная… Единственная, любимая Земля – наш дом, который нужно беречь и не отдавать в лапы злу… Посещение «обзорной комнаты» было для меня чем-то вроде посещения храма. Именно там я ощущал свое единение с Мирозданием, проникался сознанием величия человеческого разума и важностью той роли, которая отведена нашей планете среди прочих миров… При этом мне казалось, что и моя жизнь имеет тоже какой-то высший смысл, неведомое мне предназначение… Я видел себя маленьким, но необходимым винтиком в механизме Мироздания… И это чувство пьянило и окрыляло, вдохновляя на то, чтобы и дальше стремиться к познанию, развивать свой разум и совершенствовать свой дух.

Эри привычно взяла меня за руку, и мы, весело переговариваясь, пошли по коридору. Вот мы завернули в боковую галерею – и вдруг увидели впереди идущую нам навстречу процессию. Уверенный, чеканный стук солдатских сапог сразу указал на то, что это идут совсем не те, кого обычно можно встретить в этих коридорах. Скорее всего, это «гости» – то есть кто-то, кто прибыл с Земли… Местные ходят тихо, почти бесшумно, и их обувь создает тихий шелест, но не стук.

Я, пока еще не осознавая странности этой процессии, интуитивно вздрогнул. Эри замедлила шаг и крепче сжала мою руку. Мы пристально вглядывались в тех, что шли нам навстречу. В коридоре царил обычный полумрак, и потому их было трудно разглядеть. Но расстояние между нами неумолимо сокращалось. И вот уже их лица видны вполне отчетливо…

Но что это?! Нет, наверное, это мне снится сон. Этого не может быть… Я замираю на месте, и, успев сделать всего полшага вперед, замирает Эри. Она бросает обеспокоенные взгляды то на меня, то на процессию, пытаясь понять, в чем дело… но мне не до нее. Я во все глаза смотрю на человека, вид которого и заставил меня замереть в замешательстве и усомниться в реальности представшей передо мной картины. Этот человек грязен и растрепан, руки его безвольно висят вдоль тела, и пальцы судорожно подрагивают – точно он пытается, но не может сжать их в кулак. Спина его согнута, будто под гнетом невыносимой ноши. Он пугающе бледен, и его воспаленные глаза, обведенные темными кругами, поблескивают отчаянной тоской и предчувствием смерти. Его губы поджаты, черты лица как будто заострены… Щеточка усов придает его облику еще более жалкий вид – он похож на больного хорька. Фюрер! Неужели это он?! Конечно, это он, кто же еще! Никогда бы не подумал, что однажды увижу его вот таким – поверженным, помятым, обессиленным, конвоируемым суровыми русскими воинами… Теми самыми воинами, которых совсем недавно он называл недочеловеками и обрекал на полное уничтожение. Самих конвоиров я особо не разглядывал. Лишь отметил, что их было всего двое, и на их лицах была написана суровая торжественность. Все мое внимание было приковано к пленному фюреру. Вот он – тот, кто послал на смерть меня и многих таких же, как я, ребят, приказав нам убивать русских… Для многих из нас обещанные этим человеком поместья с послушными рабами обернулись безымянными братскими могилами и бесконечными рядами березовых крестов. Вот он – тот, чье красноречие завладело умами многих, пробуждая сладкое чувство превосходства арийской расы… Вот он – блистательный вождь германской нации, автор «гениальных» планов по захвату мирового господства и созданию Тысячелетнего Рейха германской нации… Тысячелетний Рейх будет построен, но мелкий человечишка, который обрек народы на ужасную бойню, не будет иметь к нему никакого отношения. Его солдаты были убиты, его мощь была вдавлена в грязь, и теперь поколения немцев будут проклинать его за смерть своих близких!