Александр Михайловский - Герой империи. Война за Европу

– Итак, товарищи, – открывая совещание, сказал вождь, – сегодня мы собрались здесь для того, чтобы обсудить решение турецкого вопроса. Есть мнение, что это решение может быть только военным, а потому тут отсутствует товарищ Молотов, зато имеется в наличии наш главный специалист по сокрушительным ударам. Если что, я имею в виду товарища Жукова, который так знатно расчихвостил румынскую армию, что от Антонеску только клочья полетели. А ведь от болгаро-турецкой границы до Стамбула – всего двести пятьдесят километров, при том, что турецкая армия ничуть не лучше румынской, и большая ее часть сосредоточена на востоке, у границ Советского Союза и Ирана.

– Да, – подтвердила Малинче Евксина, – согласно данным глобального психосканирования турецкий этнос, в силу его социокультурных установок, невозможно интегрировать в Империю без применения мер систематического летального насилия и тотального принуждения. Подписание каких угодно соглашений со стороны этих людей это не гарантия их выполнения, а совсем наоборот. Пожимая руку и заглядывая в глаза, они сразу начинают думать о том моменте, когда они совершат неизбежное предательство, ибо без него само соглашение для них лишено смысла. И совершенно невозможно угадать, когда убеждения этих людей допускают возможность массовой резни беззащитных женщин, детей и стариков – только для того, чтобы преодолеть чувство фрустрации, вызванное какими-нибудь внешнеполитическими неудачами. Такая жесткость может случиться и на пике радостных эмоций. Получив известие о победе, эти люди будут врываться в дома своих соседей другой крови и другой веры, грабить, насиловать и убивать – только лишь затем, чтобы ощутить свою сопричастность триумфу, по их мнению, выражающемуся в беспредельном насилии над побежденными. И совершенно неважно, какой век на дворе и какой в этой стране политический строй. Армян они резали при султане, а вот малоазийских греков – уже при демократии, но и там, и там были убиты миллионы. Если пролистать книги по истории Турции, то вся она состоит из больших и малых массовых убийств. Резня побежденных в завоеванных землях сменялась внутренними смутами, и наоборот. В доимперской социоинженерии имел место такой термин – «стационарная орда». Это та же орда, только перешедшая к оседлому образу жизни, но не растерявшая при этом своих свойств в силу того, что завоеватели не растворились среди местного населения, а выбрали тактику его прямого подавления. Такая форма общественного устройства тогда считалась наиболее приемлемой из всех возможных, ибо при ней почти полностью отсутствует общественный и научный прогресс. Империя после своего появления, напротив, искореняла такие государственные образования со всей возможной решимостью, ибо менталитет оседлого дикаря несовместим с ее социокультурными установками.

– Мы, темные эйджел, – сказала Ватила Бе, осклабившись в жутковатой улыбке, – тоже далеко не ангелы, а безжалостные и беспощадные существа, которым ничего не стоит вырезать побежденный клан, включая древних старух и младенцев. Но даже нам претят убийства только для удовольствия, без всяких рациональных объяснений. Если мы убиваем, то только потому, что это диктуется экономической целесообразностью. Каждый клан в цивилизации диких эйджел способен прокормить только сам себя – и никаких лишних ртов. Империя изменила правила игры, оторвав нас от дикарской целесообразности, и теперь мы не убиваем пленных. Но главное не в убийствах – их при определенных условиях мы способны понять и принять, – а в том, что эти хумансы не держат слова и считают предательство приемлемым и даже самым удобным образом жизни. Такое общество существовать не должно – не только на Старой Земле, но и вообще.

– Так что же, вы предлагаете истребить всех турок? – спросил Василевский, потрясенный откровениями эйджел. – Но это же будет геноцид и ужасное злодеяние!

Малинче Евксина невозмутимо ответила:

– Мы предлагаем уничтожать не людей, а турецкий социокультурный код, в который на уровне фундамента вмурованы все описанные мною мерзости. Вместо частичной трансформации, как у других народов, в данном случае предписывается полное переформатирование. Оставить все как есть, ограничившись только косметическими мерами – неприемлемо, поскольку тогда в теле Империи образуется незаживающий гнойный абсцесс.

– Господа! – неожиданно для всех заговорил болгарский царь Борис, – как бы это ни было прискорбно для православного человека, но я вынужден поддержать уважаемую госпожу Малинче Евксину. Ни один из соседей Турции не может спать спокойно, пока рядом существует этот древний и коварный хищник. Ни одно соглашение, подписанное с этим государством, не гарантирует вас от внезапного удара в спину. Господа, вы думаете зря основные военные силы Турции к началу советско-германской войны оказались сосредоточены на ваших кавказских рубежах? Фельдмаршал Фавзи Чекмак и президент Иненю выжидали, когда советское государство начнет разваливаться под ударом германских армий – и тогда они собирались вторгнуться на ваши кавказские территории, чтобы забрать себе самые жирные куски с нефтью, портами и транспортными путями…

По речи болгарского царя было заметно, что русский язык был ему совсем недавно имплантирован при помощи гипнопедии, а не выучен обычным путем. Некоторые, не столь часто употребляемые слова, он произносил после небольших пауз, будто сверяясь с неким внутренним словарем.

– Это мы знали заранее, господин Борис, – пыхнув трубкой, сказал Сталин, – и не испытывали по поводу турок никаких иллюзий. Именно по этой причине у нас на Кавказе и в Иране находилась группировка в несколько боеготовых армий, развернутая в Закавказский фронт, непосредственно не воюющий, но готовый к отражению турецкой агрессии. Вы мне лучше другое скажите. На что лично рассчитывали вы, когда шли на союз с Гитлером, ведь вы же для него были славяне-недочеловеки, после окончательной победы его Рейха подлежащие частично истреблению, частично порабощению – и турки после таких господ показались бы вам добрыми дядюшками?

– Я при этом, господин Сталин, ни о чем не думал, – признался Борис, – просто маневрировал по ситуации в условиях, когда внутреннее общественное мнение требовало от меня возврата в состав Болгарии утраченных Фракии и Македонии, а такого Болгарии не предлагал никто, кроме Гитлера. При этом коммунисты и Советский Союз были мне враждебны изначально по классовому принципу, а Франция с Британией находились в том же политическом лагере, что и надругавшиеся над Болгарией Югославия и Греция…

– Мы вас поняли, – кивнул вождь советского народа, – и надеемся, что ничего подобного больше не повторится. При этом должен заметить, что территориальные вопросы Болгарии – это не такое простое дело, и решать мы их будем только в соответствии с рекомендацией социоинженеров и по результатам проведенных плебисцитов. Ситуации, при которой в одну арбу будут запряжены орел, козел и черепаха, у нас быть не должно.