Николай Васильев - Похождения поручика Ржевского [СИ]

— Чистенько у вас, Максим. Диван удобный. И мебель из красного дерева… А это та самая проволока? И как я должна ее перевязывать?

— Вот мой эскиз. Он вам понятен?

— Мы должны сделать такую кольчатую клетку? Ходить в ней, наверно, можно, а как садиться?

— При усаживании кольца легко соберутся вместе и беспокойства не причинят.

— Что-то верится с трудом…

— Сделаем, накинем сверху платье, подвигаетесь в нем и поверите. Но пока надо вас обмерить.

— Это ни к чему: свои размеры я знаю досконально.

— Тогда говорите, а я их проставлю на эскизе… Хорошо. Теперь вот еще что: сооружать платье мы ведь будем здесь, больше негде? Значит, нам надо заинтересовать Олимпиаду Модестовну. Давайте пообещаем ей такое же платье?

— Это можно, — согласилась Лиза. — Но материя пусть будет ее.

— Тогда пойдемте говорить с ней, а потом вы снимете с нее размеры…

Итогом оживленных переговоров с хозяйкой стало ее согласие на воскресную деятельность Макса и Лизы в его комнате — под надзором Маланьи.

После ухода Лизы Городецкий малость полежал на диване, все еще переваривая плотный обед, но вскоре встал и подсел к столу: пора было составлять первую статью о цивилизации будущего. "Начну с железных дорог и конки", — решил он и взял из пачки бумаги первый лист, а также карандаш "Кохинур" и ластик (все купил еще позавчера, когда принялся за кроссворд). Были у него и гусиные перья с чернилами, но писать ими чисто он при первой пробе не научился.

Общую часть о перспективах железнодорожных перевозок в мире и России Макс накатал за час. Но вот перешел на прокладку конок в Москве и призадумался: ее холмистый рельеф для них не очень-то подходит. Где же тогда их прокладывать? А, пожалуй, вдоль Москвы-реки получится, по бережку: ровненько и уклон совсем небольшой. Но там фактически нет оживленного движения… Хм, нет так будет: если проложить конку от устья Яузы по Москворецкой, Кремлевской и Пречистенской набережным. Там мигом и магазины возникнут и увеселительные заведения! А на краю пустующих Лужников можно многолюдную ярмарку устроить и уж тогда конка эта будет через каждые пять минут вагоны подвозить! Решено, так и опишу и красок не пожалею…

Вечером он как штык был на традиционной "спевке" у Надеждина и получил неожиданный втык:

— Где вы прочли про этот "стриптиз"? — сверкнул глазами Белинский. — Ни в Лондоне, ни в Париже нет такого развратного публичного танца!

— Публичного нет, а нелегальный есть, — парировал Макс. — В борделях Парижа девицы его танцуют: под музыку и у шеста. Очень будоражит, знаете ли!

— Вы что же там бывали?

— Бывал, — бодро соврал Городецкий. — С одним татарским мурзой, из Нижнего Новгорода.

— Где же подобный бордель находится? — спросил Надеждин.

— Прямо в Пале-Рояле, при ресторане "Провансальские братья", — сказал попаданец, интересовавшийся проституцией Парижа в 19 веке, когда писал своего "Петербургского пленника".

— Все равно, придется этот вопрос из крестословицы убрать, — скривился Надеждин. — Ценсор может придраться.

— Мамма мия! — воскликнул Городецкий. — Это же мне полтаблицы переделывать!

— Мы пошли вам навстречу, — улыбнулся Надеждин. — У нас в штате нашелся тот самый педант, которому в сласть подобное занятие. Думаю, он справится. Вы же первое время будете ему помогать.

— Это ж другое дело! — расцвел Макс. — Я сосредоточусь на своих рассказах о будущих чудесах и возможных московских прожектах. Вот, кстати, принес первый рассказ, о железных дорогах.

— Дайте сюда, почитаем. А почему написано карандашом? К тому же безграмотно, без ятей и еров?

— Уверяю вас, в будущем от этих архаизмов люди откажутся. Вам же все понятно в моем тексте?

— Понятно, но непривычно. Так почему карандашом?

— Мой почерк гусиным пером ужаснее карандашного, — совсем повесил голову Городецкий. — Потому я и привык писать карандашом.

— Все у вас не слава богу, — пробурчал Белинский.

— На самом деле ничего ужасного, — сказал вдруг Надеждин. — Зато идеи ваши очень интересны. Надо же, создать связку "конка-ярмарка"! Одно будет тянуть за собой другое, а в итоге все будут в выигрыше: купцы, промышленники и обыватели. Хоть к генерал-губернатору с такой идеей идти!

— Вот и сходите, — сказал Макс. — Соберите группу профессоров МГУ соответствующих факультетов, изложите проект более основательно, с цифрами расходов и возможных доходов, и добейтесь личной встречи у Голицына.

— А что? — задумался Надеждин. — Дмитрий Владимирович основной целью жизни своей принял обустройство Москвы после пожара и сделал уже очень много. Данный прожект может принести в казну много денег, да и удобств у горожан прибавится. Тем более что конки можно проложить и по главным улицам, пристегивая, где надо дополнительных лошадей. Я завтра же поговорю с профессорами физико-математического факультета Перевощиковым, Ловецким и Павловым: они у нас известные универсалы и неоднократно консультировали чиновников генерал-губернатора по использованию земель столицы. Что-то они мне скажут?

— Только мое имя лучше не упоминать, — спохватился Макс. — Сошлитесь на опыт Англии.

К воскресенью Городецкий приготовился: купил в достатке проволоки, а также портновский женский торс из папье-маше. Олимпиада Модестовна как правоверная христианка и общительная женщина отправилась в это утро на обедню, а Маланью оставила на хозяйстве, да для пригляда за "голубями". Лиза большой религиозностью не отличалась и, заглянув все же в церковь для приличия, явилась к 8 утра с корзиной, в которой была ткань для платья, а также ленты, тесемочки, завязочки и принадлежности для шитья.

— Начнем день с кофе, — безапелляционно заявил Максим. — Ты не против, Маланья?

— Знамо с кофею, батюшка, — ухмыльнулась баба, с которой у Городецкого уже сложились свойские отношения. — Сам варить будешь-то?

— Сам, сам.

Он достал стеклянную банку со спиртом, поболтал ее, покрутил фитиль, поджег его огнивом, поставил на банку железную решеточку и сверху джезву из бронзы с водой. Тотчас бросил зерна кофе в ручную мельницу, смолол их и засыпал в готовую закипеть воду. Довел до кипения пару раз и вуаля — кофе (ароматнейший, с большой пенкой!) готов. Усадив Лизу в излюбленное кресло Олимпиады Модестовны, налил ей в чашечку тончайшего фарфора чудную жидкость и спросил:

— Ликер, ма шери?

— Нет, нет, — затрясла головой девушка. — Просто с сахаром.

— Я хотел вдогон сливки с круассаном предложить… — замурлыкал бес.

— Н-ну, тогда да, — зарумянилась Лиза.

Оказавшись в его комнате, она всплеснула руками:

— Вы манекен даже купили? Очень хорошо: с ним у нас дело живо пойдет!