Трурль - Триста пятидесятый год – перезагрузка [СИ]

Пригнувшись, я вошел в шалаш. И что мне сразу бросилось в глаза — это человеческая нога. Только нога, без тела. Похоже, обошлось без следственной ошибки. Накрыл-таки людоедскую базу.

Резкий стук, и плач младенца тоже оборвался. Наступила тишина.

Я поднял взгляд, уже зная, что увижу. Младенца с разрубленной головой, лежащего на залитой кровью тряпке. И Ницу, вытирающего копьё о траву.

— Сорная кровь. — Соизволил объяснить мой напарник. — У вас в Овари так не принято?

— Не принято. — Мне пришлось отвернуться. Ибо во рту нарастал железный привкус.

Через полчаса поисков, удалось найти людоедские тайники. Точнее, аж три тайника. Один — яма в земле, присыпанная жухлыми листьями. В ней нашлись два обшитых железом кожаных панциря, и один бронзовый шлем. Не уверен, что пропавший охотник носил эти вещи.

Примерка показала, что все найденные вещи мне маловаты. Так что панцирь поновее и шлем нацепил Ницу.

Второй тайник, сразу через ручей, оказался скорее местом кормления кабана. Разбросанные кости, следы от копыт, и кучи помёта. Скольких же здесь скормили зверю? Черепа все разломаны, но по остаткам челюстей — не менее пятерых.

— Сначала они здесь и жили. — Заявил Ницу. — Построили шалаш, даже очаг начали. А потом пришел на запах мяса кабан и отогнал их. Смотри, те кости, что поновее — бросали через ручей. Рассчитывали, что прикормленный кабан отвадит следопытов.

Я только хмыкнул. По мне — так кости лежат совершенно хаотически, но Ницу виднее.　Симбиоз получается, что у людоедов с кабаном, что у меня с Ницу.

　Третий тайник　оказался не подземным, а висячим.　В плотной хвойной заросли свисали куски копченого на дыму мяса. Совсем не звериного.

　С этим мясом работы оказалось меньше всего. Время уже к полудню, день почти солнечный, хвоя просохла. Отломить полсотни "лап" с псевдо-хвоей, и запалить.

　Кстати, разобрался наконец, что это за псевдо-псилофиты. Мягкие зеленые веточки — это зародыши хвойных иголок. Нашлись деревья, на которых только снаружи мягкие, бинарно ветвящиеся побеги. А в глубине кроны — настоящая хвоя, синевато-зеленого оттенка.

Погребальный костер безымянным жертвам людоедской семейки, зажженный лазерной зажигалкой, задымил на славу. Я даже начал опасаться, что нанется настоящий лесной пожар. Но обошлось. Вместо этого, на дымный столб начали выходить парочки разведчиков. Смотрели на кости, на трофейную броню, и слушали рассказ Ницу.

К десятому повторению истории, оборванный и безоружный мужик-людоед превратился в трехметрового гиганта, прицельно метающего валуны на сто метров. И это при том, что труп так и валялся у шалаша в луже застывшей крови. Интересно, как бы Ницу наврал, если бы трупа не было?

Потихоньку подтянулось и начальство. Кий, наёмники со своим командиром. Чик явился одним из последних. А мне что-то стало не по себе. Голова в маске почему-то частенько оказывалась повернутой в мою сторону.

— Иголь, ты поберегись. — Даже Чика проняло. — Носит маску наверняка священник, и скорее всего военного уклона. Если он на нас вызверится, так легко, как с Ижихи, не отделаемся.

— Понял, буду осторожен. — А что ещё можно ответить?

— Действительно осторожней, Иголь. Среди знатоков духов такие звери встречаются, что и в глаза взглянуть страшно.

Действительно опасность налицо. Помнится, я ещё думал о вакантности места "кровавых маньяков" в здешнем обществе. Думал, куда уже хуже. Оказывается, бывает и хуже. Накаркал, называется. Пусть даже только в мыслях.

Осмотр места преступления плавно перешел в обед, а затем в постирушки. Благо погода благоприятствовала. Но как только тени начали удлинняться, ко мне снова подошел Кий.

— Иголь, тебя, Чика и Ницу — перемещаю в хвост отряда. Иголь, тебе особая задача. Перед маршем и после марша считаешь всех. Включая себя. Начинай!

— Тридцать! — мне потребовалось не более двух минут. — Все в сборе.

— Бездельники, замарашки, просиратели риса! — Заорал Кий. — Собираемся, и быстро! Нечего тратить по дню на каждого людоеда! Такого добра где угодно хватает!

От почти что ритуального пинка по пятой точке я увернулся. Да Кий и не особенно старался.

Уже когда наша процессия выбралась на равнину города Мива, я догадался. Выход в поход под вечер — это не аномалия. А нормальный ритм жизни в государстве Амато Са'эн. Возможно, и в соседских странах.

Солнце спряталось сначала за облаками, а затем и за грядой холмов, в которой я столкнулся с людоедами. Тем не менее, Кий, озабоченно поглядывая на небо, всё наращивал темп. Шаг, быстрый шаг, волчий скок, бег трусцой. Хриплое дыхание грозило разорвать глотку, а пот стекал по спине. Заплечный мешок с трезубцем и запасом риса становился тяжелее с каждой сотней метров. Нет, в самом деле становился. Мы перешли вброд мелкую, но бурную речку. Дорога, незаметно деградировавшая до тропинки между кустов, заметно пошла вверх.

Сначала из вида исчезла река Хасегава, к которой я уже успел привыкнуть. Затем исчезли в отдалении и сгущающейся тьме рисовые поля. И наконец, заросшая молодым лесом равнина изломилась горным склоном.

— Привал. — Донесся голос Кия. — Готовьте ужин, и на отдых. Потом назначу часовых. Мы вышли из Амато, здесь могут быть твари похуже сиси и людоедов.

Ницу добыл огонь, Чик сварил рис, мы поели. Как только я посчитал попутчиков и доложил Кию, делать оказалось нечего. На этот раз я заснул, как убитый. Даже снов не снилось, несмотря на достаточно паршивую лежанку из хвойных лап.

Я проснулся от того, что мне в глаз ударил солнечный луч. Перевернулся на другой бок, открыл глаза. Чистая трава в поле зрения, запах леса и подгоревшего риса. Журчание ручья неподалёку. Тень облака скользнула по округе, и цветовая гамма плавно изменились со светло-зеленого на серо-зеленый.

Какая всё-таки разница между тем миром и сегодня. Даже если сравнивать с довоенным миром. Миром, в котором может и были такие краски. Но были спрятаны под вуалью дополненной реальности. Насколько часто я снимал контактные линзы коммуникатора? Раз в месяц, на плановых заменах? Если подумать, что я видел без фильтров данных? Кабинет робо-врача? Может быть, я не выжил там? Если подумать, из всех моих довоенных знакомых уже к восьмому году не осталось никого. Родители, жена, согруппники училища, мой первый и единственный командир. Не было только друзей. Да и не только у меня. Мир конкуренции, и требований по соответствию роли, ужесточающихся с каждым годом. Мир, в котором надо быть лучше, способнее и изворотливее бесчисленных программ. Программ, которые в век энергии уже давно пишутся другими программами, а не программистами, как в век информации. Почему я принимал за данность, что мера человечности — это мегаватты? Я ещё гордился, что мой годовой рейтинг — тысяча триста мегаватт-часов, а потребление — только половина от этой суммы. И почему я считал нормальным явлением эвтаназию тех, чей рейтинг падает ниже прожиточного минимума? Чем в принципе отличается индукционная стимуляция таламуса от удара кремневым копьём по черепу? Если всё то, что я видел в Северном Альянсе — прогресс. То нужен ли людям этот прогресс?