Александр Башибузук - Князь Двинский [litres]

– Дык… – торопливо зашептала Маняша. – Тока их разъедини – такой ор подымают, прям страсть. Уж не гневайся, княже. Переложить?

– Я тя сам переложу! – и погрозил ей кулаком. – Пущай спят.

После чего побрел к себе в спальню ложиться, а там неожиданно обнаружил в постели еще одну сладкую парочку, Сашку с Забавой. Заподозрил было разврат, но не обнаружил даже его следов, дамы мирно спали каждая на своей половинке. Видимо, моей второй зазнобе челядь по незнанию не подготовила достойных покоев, вот девы и устроились вместе.

– Вот те раз. А мне кудой? – Я почесал затылок, подумал, потом быстро разделся и осторожненько втиснулся посередине.

И тут же, как по сигналу, Сашка и Забава развернулись, прижались и быстренько устроились на моих плечах. Да еще ноги на меня закинули.

«Может, похоти предаться?.. – неспешно подумал я. – Так это ж опять уговаривать придется. Не, лениво. Пусть их, хоть отдохну…»

И неожиданно быстро заснул.

А вот утреннее пробуждение ну никак на доброе не смахивало.

Сначала сквозь сон послышался чей-то громкий шепот, а потом вдобавок меня стали дергать за ногу.

Вот тут я уже окончательно проснулся, недоуменно уставился на Ванятку, застывшего возле постели, и спросонья рявкнул:

– Вконец охренел, щенок? Тебя куда принесло?

– Сир, молю, не гневайтесь… – горячо зашептал паж. – Тут такое дело… Боярин Старица прибыли… Дело важное…

– Что случилось, Вань?.. – во сне зашептала Александра.

– Спи… – Я осторожно высвободился из объятий, встал с постели и, на ходу накидывая поданный Ваней халат, вышел из спальни.

Старица уже стоял у двери кабинета.

– Зрав буди, боярин… – Я зевнул и крепко его обнял. – Ну и какого рожна тя с самого ранья принесло?

– Не гневайся, Иван Иванович… – Старица с пасмурным лицом отстранился. – Не по доброму делу я к тебе. Феодора Ивановна занемогла…

– Чего? – Я моментально окончательно проснулся. – Чем, когда?

– С рассветом ей худо стало. Вырвало чуть не наизнанку, даже воду принимать не может. Наших лекарей к себе не подпускает, велит твоего прислать.

– Ваня, живо Августа на ноги! Пусть собирается. Твою же мать! Отравили? Кто?

– Ежели бы ты не был ей отцом, на тебя могли подумать… – сурово ответил Старица. – Ужинала у тебя ведь. А дома пищу не принимала, тока пила. Вся ее челядь уже повязана. Мои дьяки ведут дознание. Но пока ничего путнего. Запираются.

– А как государь и княжич?

– Все хорошо, здравы. Но… – Боярин с досадой махнул рукой. – Свирепы, аки звери лесные – грят, ежели не дознаюсь кто… не сносить мне головы…

– Значит, не у меня отравили, – сделал я вывод. – Ибо ели все вместе, одно и то же. А в своем поваре я уверен. Так, жди. Сейчас облачусь, и поедем…

Через час я уже стоял у ложа Феодоры. Выглядела она – краше в гроб кладут, бледная как смерть, губы искусаны, скулы заострились. Но в глазах бушевала свирепая злость.

– Как ты, Федюнюшка?

– Сир… – Медикус взял меня под локоть и подтолкнул к двери. – Настоятельно прошу, покиньте покои. И вы тоже! Немедля…

Шепча дикие проклятия, я вышел из спальни. Ну, суки… на куски живьем попластаю, невзирая на лица…

Иван Молодой, обхватив руками голову, сидел на лавке рядом с дверью. Откуда-то из соседних комнат слышался грозный рык великого князя.

Я присел рядом и приобнял зятя.

– Не кручинься. Все будет хорошо. Август – лекарь знатный.

Говорил, сам себя убеждая. Лекарь-то хороший, спору нет. Но – по нынешним меркам весьма скромным.

Иван молча всхлипнул.

– Воды теплой побольше!!! – неожиданно завопил из спальни медикус. А потом сам высунулся, подал мне изящный серебряный кувшин и часто зашептал: – Видите, сир, белый налет на горлышке? Здесь отрава была. Да не вздумайте трогать руками…

После чего скрылся обратно.

– Что тут? – В горнице появился великий князь. В кафтане нараспашку поверх исподнего. – Не молчите, ястри вас в печенку!

– Питье было отравлено… – Я показал ему кувшин.

– Кто готовил?! – заревел медведем Иван на Старицу. – Чем там твои дьяки занимаются?! Дармоеды, мать вашу…

– Сейчас… – кивнул боярин и выбежал из комнаты. Через несколько минут вернулся и четко отрапортовал: – Кухарка Меланья, настой шиповника на цветочном меду. Ночное питье, всегда перед сном подавали. Уже на дыбе…

– Ты пил его? – быстро поинтересовался я у Ивана Молодого.

– Нет! – замотал тот головой. – Только Федюнюшка. Мне не по нраву солодкое, а она полюбляла.

– Что-то тут не сходится… – Великий князь дернул себя за бороду. – Бабка Меланья и мне готовит. Но то дело такое, мало ли что…

– Божится, что не она, – осторожно встрял Старица. – И есть еще… Питье относила… – Он замолчал и потупился.

– Говори! – яростно заорал Иван.

– Княжна Елена… – выдавил из себя Старица. – На кухне у бабки стряпать училась да сама вызвалась.

– Да что ты несешь, дурень? – зарычал великий князь. – Совсем страх потерял? Незаменимым себя почувствовал? Не мели ерунды, тяни жилы из бабки! – А потом, сбавив тон, обратился уже ко мне: – Глупость же, Ленка с Феодорой – неразлейвода. Лучшие подруженьки. Да и сама невестка как дочь родную ее приняла.

Меня кольнула догадка. Все сходится. Елена, дочь Палеологини, уже взрослая, девять-десять лет ей, если не ошибаюсь. А мать в ссылке по милости Феодоры. Так что могла и отомстить.

– А у матери она бывает? – как можно спокойнее поинтересовался я.

– Нешто я зверь?.. – Князь насупился. – Отпускал. Давеча ездили… – Потом осекся, круто развернулся и вышел из горницы, на пороге бросив: – Сейчас… я сам…

Через полчаса из спальни появился Август и, вытирая руки полотенцем, устало сказал:

– Хвала Деве Марии, пока обошлось. К счастью, контесса постоянно принимала противоядие, что я ей оставил. К тому же доза яда была очень большая. Организм сразу взбунтовался и отторгнул его. Но полное выздоровление будет долгим…

– Черти и преисподняя!!! – Я не удержался, подскочил к обер-медикусу, крепко обнял его и закрутил вокруг себя. – Проси чего хочешь, лекарская твоя душа!

– Отпустите, сир… – сипло прохрипел Август, болтая ногами в воздухе.

– Ну что там? – В горнице опять появился великий князь.

– Обошлось, – дружно ответили мы с Иваном.

– Слава тебе, Господи! – Государь широко перекрестился и поманил нас. – Ежели так, пойдем пропустим по маленькой, во здравие рабы божьей Феодоры, значица. Чегой-то перетрухал я, прям озноб бьет… – А потом спокойно бросил Старице: – А ты чего стоишь? Бабка это, больше некому. Пытать клятую, пока не признается. А потом удавить по-тихому. Выполняй.

Отвел нас в небольшую каморку при своем кабинете, усадил в кресла и разлил по чаркам даренный мной арманьяк. Сам молча выпил и сразу же снова подлил себе.