Александр Башибузук - Князь Двинский [litres]

Меня втащили в комнату, без церемоний вздернули на ноги и посадили на кресло. А дальше, ухватив за волосы, задрали голову и положили на морду мокрую теплую тряпку. Затем принялись бесцеремонно ощупывать, сгибать и разгибать руки и вертеть моей башкой. Наверное, осматривали на предмет повреждений. Или прикидывали, как ловчей пытать будут. Мля…

Одновременно с процедурами в комнате происходил неспешный разговор на татарском языке, разговаривали двое, вот только не те, кто меня притащили.

Через несколько минут, видимо, дождавшись, когда корка запекшейся крови размякнет, мне этой же тряпкой начали вытирать лицо. Грубовато и одновременно сноровисто. А после окончания моциона отвесили несколько хлестких пощечин.

Вот тут я решил, что самое время приходить в себя. Ясен перец, на допрос притащили. Буду дальше изображать – могут и прижечь чем, дабы ваньку не валял. Я бы прижег, к примеру.

Вполне искренне застонал, потому что все тело после транспортировки прямо разрывало болью, и открыл глаза. Верней, всего один, правый глаз. Второй удалось распялить только до маленькой щелки, да и то он сразу же закрылся.

Так… дыбы и прочего пыточного инструмента нет – уже хорошо.

Небольшую комнатушку с низким потолком ярко освещало несколько масляных светильников, в углу на треноге курилась чаша с благовониями.

Передо мной сидел за столом немолодой мужик в белоснежной чалме, с аккуратно подстриженной бородой и в перепоясанном кушаком халате из дорогой ткани. Рядом с ним стоял толстячок, одетый в том же стиле, как и первый, но намного проще. На толстой румяной физиономии присутствовали только жиденькие брови, остальная растительность напрочь отсутствовала.

Этот, заметив, что я наконец пришел в себя, довольно осклабился и, хлопнув меня по плечу, пропищал удивительно тонким голосом на ломаном русском языке:

– Карош, рус! Батыр! Будешь жить!

После чего толстячок подхватил с лавки обшитый кожей большой чемоданчик, почтительно раскланялся с бородатым и свалил.

А вместо него…

Два вооруженных татарина приволокли закованного в цепи, совсем еще молодого изможденного парня в одних исподних штанах. Он едва держался на ногах, весь был покрыт вспухшими багровыми рубцами, русая волнистая борода и волосы слиплись в кровавые сосульки, лицо превратилось в кровавую маску, а вместо правого глаза зияла пустая глазница, залепленная черно-бордовой коркой.

– Он? – Татарин в чалме показал на меня пальцем.

Мне словно иглу в сердце загнали. Твою же мать, точно подозревают, что я князь Двинский. Парень… я тебя ни в чем не виню, вижу, что с тобой сотворили, но…

Пленник помедлил, всматриваясь в меня единственным слезящимся глазом, а потом отрицательно мотнул головой.

«Спасибо, браток… – облегченно подумал я. – Ежели выкарабкаюсь… отомщу, так и знай. Слово даю…»

Татарин спросил у пленного:

– А кто тогда?

– Не знаю… – прохрипел парень. – Видел мельком… вроде… а может, нет…

После чего уронил голову на грудь и замолчал.

Бородатый досадливо скривился и что-то сказал охранникам. Те тут же уволокли пленника.

В комнате повисла тишина. Татарин пристально меня рассматривал, мелкими глотками отхлебывая чай из пиалы.

Я демонстративно повертел головой по сторонам и спросил:

– Ты вообще кто такой?

Хотел подпустить в голос наглости, но особо не получилось, во рту все пересохло и вышел всего лишь невнятный, жалкий хрип.

– Кто я? – на чистом русском языке, с едва заметным акцентом, вполне доброжелательно переспросил бородатый. – Я Юсуф. А вот кто ты, боярин?

Я скосил глаза на мою саблю и иерихонку на столе перед Юсуфом, потом глянул на мой же юшман, вместе с поножами и наручами лежащий на сундуке в углу комнатушки. Да уж, при всем желании выдать себя за простого воина не получится. Саблю с этой броней мне подарил в свое время сарацинский купец Аль-Хоттаби. Бешеных денег такое оружие стоит, явно не по карману простолюдину. Разве с кого снимет. Но даже в таком случае носить не будет, сразу продаст. К счастью, пистолей и аркебузы нет, не брал я их с собой, а то возникло бы много лишних вопросов.

И нехотя выдавил из себя:

– Не боярин, рылом пока не вышел. Иван Беседа я, сотник князя Тверского. Из Твери.

Назвался абсолютно реальным именем, вот только настоящего Ивана посекли насмерть еще во время боя на плавучем гуляй-городе.

Татарин кивнул, вытащил саблю из ножен, бережно провел пальцем по клинку и поинтересовался:

– Достойное оружие, красивое и дорогое. Откуда оно у тебя?

– Наследство, еще дед мой снял с одного ордынца… – с вызовом буркнул я.

– А чего не продал?

– Зачем дедовскую славу порочить? Чай, не нищий.

– Знаешь, что на клинке написано?

– Нет. Зачем мне? Дал бы лучше попить, глотка у меня ссохлась.

Юсуф осуждающе покачал головой, отхлебнул чая из своей пиалы, потом налил светло-янтарной жидкости из бронзового чайника во вторую чашу и подвинул ее ко мне.

– Ну что же, пей, сотник Иван. Разговор у нас будет долгий.

– Отчего не поговорить… – Я живо сграбастал скованными руками пиалу и жадно отхлебнул. И тут же чуть не заорал – разбитые губы полыхнули огнем. Но сухость во рту сразу немного отпустило, стало легче дышать.

Юсуф усмехнулся, глядя на меня, и задал вопрос:

– А знаешь ли ты, сотник Иван, такого князя, Ивана Двинского?

– Знать особо не знаю, но слышал и сам видел такого князя, – не стал я отказываться. – В черной фряжской броне оный ходит. Бородищу не по-нашему стрижет, аки у козла. В большой силе, зять самого государя, дочку евойную, княжну Александру за себя взял. Ловко саблей машет и остальным оружьем владеет славно, знатный воин. Давеча мурзу вашего срубил на поединке.

– Когда, кого? – Татарин пристально посмотрел на меня.

– Дык дня три назад. Когда ваши обоз наш хотели разбить. Но то приманка была, оный князь и придумал, как заманить. А какого мурзу посек – бог весть. Сам не видел, мне сказывали те, что там были. Вроде Абдулаха какого или еще кого…

– Говори, говори, сотник Иван, – поощрительно кивнул Юсуф, – я слушаю.

Мне очень хотелось заговорить татарина, рассказать ему то, что казанцы сами со стен видят, вдобавок наплести с три короба разной чуши, сделать все, чтобы потянуть время и избежать пытки, но… Но всплеснувшаяся внутри гордость заставила сделать совершенно обратное. Хрен вам! Тут обычный русский парень под пытками меня не выдал, а я, граф божьей милостью, буду соловьем заливаться? Не бывать этому.

Быстро осушил до дна чашу с чаем и демонстративно уронил ее на пол. А потом спокойно сказал:

– А недосуг мне с тобой разговоры разговаривать.

– Вот как? – Юсуф удивленно вздернул брови.