Борис Рогов - Сальто мортале

– Ты не понял, – опять начинает уговоры Лаберж и делает короткий шаг вперёд. – Речь идёт об обмене твоей жизни, на эту милую девочку. Ты совершил преступление, похитил человека, угрожаешь его убить. Лучшее, на что ты можешь рассчитывать, получить десять лет тюрьмы. Подумай об этом, пока у тебя есть время. – Лаберж пробует сделать ещё один шаг, но пуля, выпущенная из ПМ, выбивает столб пыли из земли прямо перед ним, и он резко отдёргивает ногу.

Когда Нейджл на долю секунды задерживает руку с пистолетом, я рывком бросаюсь ему под ноги. Ленка, заметив мой рывок, пытается освободиться из захвата. Мы все втроём валимся на землю. В воздухе гремят выстрелы, но пули никому не причиняют вреда. Со стороны ворот к нам несутся оперативники, вот-вот всё должно закончиться.

Внезапно Нейджл выворачивает кисть непостижимым образом и стреляет прямо мне грудь.

Резкая вспышка боли пронзает тело. И вот я уже с высоты наблюдаю, как этого мерзавца сбивают с ног и методично дубасят сапогами и прикладами. Над моим телом, стоя на коленях, склонилась Леночка. Она пытается зажать рану, из которой потоком хлещет кровь, но это уже не может мне помочь. Над собственным телом я замечаю прозрачно-голубое дрожащее марево. Это, наверное, моя душа, которая была временно отстранена от управления, зато прожила куда более насыщенную жизнь, чем прежде. Марево не рассеивается… Может быть, у неё ещё есть шанс.

Мне же легко и спокойно.

10 мая 2018 года. Польша. Вольфшанце. Борис Рогов.

– З-з-з-з-з, – над ухом противно звенит комар. Отогнать его я не могу, я почему-то не чувствую руки, они мне не подвластны. Тем временем к первому кровопийце присоединяется второй, потом третий, и вот уже целый недружный хор тянет тоскливое – з-з-з-з-з.

Что-то твёрдое упирается мне прямо под рёбра и причиняет неудобство. Я пытаюсь подвинуться, но чувствую, что не в силах пошевелить не только руками, но и ногами, и остальными частями тела. Только голова с трудом поворачивается на затёкшей шее. Пробую открыть глаза. Слава богу, это удаётся без труда. Серое световое пятно над моей головой свидетельствовало о том, что я жив, что нахожусь в сознании, и не ослеп, в конце концов.

Пробую сжать кулак. После волевого усилия это у меня получается. Расплатой за это становится болезненное покалывание в ладонях. Кровоснабжение в руках медленно восстанавливается. Я начинаю сосредоточенно сжимать и разжимал кулаки, стараясь не задумываться о месте и времени. Постепенно восстанавливается циркуляция крови. Вместе с ней возвращаются из тумана небытия, какие-то обрывки воспоминаний. Первым всплывает сцена с освобождением заложников, где меня продырявил мерзавец Линн.

– Неужели меня похоронили – первая мысль именно такая, – я лежу в холодильнике или скорее в могиле и ожидаю, когда меня кремируют?

Эту мысль я отогнал почти сразу, в морге царит очень специфический душок, а здесь кроме запаха сырой земли, травы и ржавчины никаких других запахов не ощущалось. А в могилу не могли уложить без гроба или на худой конец мешка для трупа.

– Может, мои останки всё-таки обменяли на Ленку? – пришла мне в голову следующая странная мысль. – Теперь Линн просто хранит мои бренные останки в каком-то сарае? Сейчас он обнаружит, что я пришёл в себя, и повезёт меня за океан.

Нет. Это тоже не то. Нельзя хранить тело вне холодильника. Оно протухнет, и будет неспособно к восстановлению.

Я переворачиваюсь на бок, упираюсь руками в землю, подтягиваю ещё плохо слушающиеся ноги и с кряхтением пытаюсь вскочить. Не тут-то было! От резкого движения острая боль пронзает мне поясницу. Чёрт! Надо быть осторожнее, наверное, от долгого лежания мои суставы, связки и сухожилия усохли, или как там называется это явление в медицине? Похоже, мне понадобится время на восстановление.

С грехом пополам мне удаётся подняться на ноги и осмотреться. Как ни странно, я оказался на днене очень глубокой яма, со стенок которой свисали корни деревьев. Упираясь ногами в откос и подтягиваясь на руках, я без труда выбираюсь к дыре вверху. Это именно пролом в старой бетонной плите, вернее даже не в плите, а в бетонном основании какого-то сооружения.

Вероятно, поверхностные стоки подмыли старую конструкцию, и я свалился в промоину.

«Старую конструкцию» – в моей голове словно сверкнула молния!

– Неужели? Господи! Не может быть! – пытаюсь я отогнать внезапную догадку. – А перемещение в 1975 год из 2018 может? Почему туда может, а обратно нет? Или это не 2018, а 2318? Бог весть…

Надо подниматься быстрее, выходить на свет и разбираться со всей этой темпоральной чертовщиной. Кто я? Где я? Какой сейчас год?

Часы на руке, оказавшиеся всё теми же старенькими «Casio», показывают только одиннадцать часов. Получается, что я провёл в странном сне какие-то считанные минуты. На боку болтается кофр. «Canon», к счастью, цел. Я, пользуясь глубокой тенью, пролистываю в аппарате последние кадры. Самый последний – смазан. Понятно, я же падал в промоину.

Ладно, хватит сидеть среди руин, пора выбираться к людям. Я весь покрыт пылью, глиной и мелким мусором. Даже в волосах какие-то соломинки. Надо срочно искать, где можно почиститься, а то стыдно в таком виде по загранице рассекать. И эти проклятые комары, жуть сколько их тут…

Сердобольные тётушки на выходе выдали одёжную щётку и помогли почиститься, с любопытством и жалостью выслушав рассказ о падении в яму.

– Не, не можно у нас падач! Ниц не падав ни разу. – На смешной смеси русского с польским уверяла меня старшая. Я не придал этому никакого значения. Возраст женщин позволял предположить, что они могли учить русский ещё в коммунистической Польше.

Зато из предостерегающих надписей исчез английский и появился русский. Это заставило меня более пристально приглядеться к окружающему пространству. Жаль, что тётушки оказались совершенно аполитичны и газет не читали.

– Милые девушки, – решил я рубануть напрямую, – что-то с памятью моей стало. Тут помню, тут не помню. Не скажете ли, существует ли Советский Союз? Как там по-польски? Звёнздэк роджецки?

– Матка боска, пан, наверно, в самом деле, сильно приложился, – женщины рассмеялись. – Юж тшыдесёнт рокув, как нема ниякого звёнздэка. Вы, русские, тогда наконец-то взялись за ум и отпушчилы вшистки, ктожи не хцел жич з вами.

– Что-то тут не то, – подумал я. – Надо срочно возвращаться в Кентшин, включить телек, купить газет, посерфить Инет, а то может оказаться, что я со своими «новыми злотыми» из того XXI века окажусь недееспособным. Если Родина окажется совершенно другой страной, становится не понятно, что делать и как возвращаться.

На стоянке перед главным входом в музей «Вольфшанце» стоит только одна таксувка. Какой марки и какого времени сказать сложно. В XXI веке модификаций так много и они так разнообразны, что судить по внешнему виду я и прежде не пытался.