Борис Рогов - Сальто мортале

– Владимир Семёнович! Добрый вечер, это Алексей Панкратов, мама сказала, что вы очень хотели меня видеть.

– Алексей, я вот по какому вопросу… Даже не знаю, сможете ли вы помочь. Дело в том, что мне в руки попала одна интересная кассета. Качество записи просто отвратительное, но музыканты супер. Говорят, что эта кассета была ваша. Не знаете ли вы, что это за ансамбль «Чёрные волки»? Откуда, кто автор музыка или аранжировки?

Оказалось, что Алексей тоже не может ничем помочь, он всего лишь переписал кассету с другой кассеты у одного своего приятеля, с которым может связаться.

За ночь всё-таки удалось найти выход на исполнителей, даже у одного из меломанов нашёлся телефон солиста группы. На удивление, это были не москвичи, не ленинградцы, даже не одесситы. Выпускники и студенты Новосибирского музучилища, молодые артисты оперного театра, которым захотелось немного порезвиться. Но дерзость и нахальство молодёжи была быстро прижата к всемогущему ногтю пятого управления [143] 5 управление – идеологическое управление КГБ .

– Меня после генеральной репетиции вызвали на местную Лубянку. Разговаривали доброжелательно, но дали понять, что если мы не бросим это «баловство», нам путь на большую сцену закроют. – Владимир Полуяхтов с сожалением вздохнул вспоминая историю полугодовой давности, – так что вам, Владимир Семёнович, можно не беспокоиться, на авторство ваше мы не покушались, а теперь и вообще…

– Ты, тёзка, зачем меня обижаешь, я тебе не сквалыга какой. Плохо, конечно, что не спросили, ну да не будем ворошить, спишем на провинциальную недалёкость. Это всё на самом деле фигня. Ты подожди унывать, я вижу тут мощный заряд. Через неделю буду в Париже, если сможешь мне передать запись получше, то я покажу вас там.

– Спасибо, конечно, Владимир Семёнович, но как-то уже желание пропало. Я вот только из гастролей вернулся. С театром мотались по России. Кассету с чистым саундом я подумаю, как передать. Кроме этого я вам отдам тексты, которые у нас подготовлены для второго диска. Там уже чисто наше всё.

– Договорились, буду ждать, телефон мой запиши. Если меня не будет, диктуй тому, кто трубку возьмёт. И не журись раньше времени. Мы ещё повоюем. Силу я в тебе чувствую, ты сможешь не только нафталиновые арии в древних операх петь, но и поднимать адреналин у молодёжи. Кроме того, подумай, может «La Skala» чуток получше вашего оперного?

…

После разговора Высоцкий почувствовал раздражение, задрожали руки, и лицо исказилось агрессивным оскалом. Он схватил стоявшую рядом с телефоном хрустальную пепельницу и с размаху саданул её об стену. На пол посыпались мелкие острые осколки. – Нет, в Кащенко я не хочу! – пронеслась в голове мысль. Надо просто взять себя в руки и всё. Вот только сейчас вмажу последний раз и всё, последний раз… Трясущимися руками он заправил машину [144] заправить машину – наполнить шприц раствором наркотика , выгнал воздух из иглы и аккуратно, стараясь не торопиться, ввел в вену на предплечье. Еще минута и покой мягко охватил мозг, а приятная тяжесть придавила тело к креслу. – Надо лечь вздремнуть, а утром в театр, с учётом разницы во времени кассету в театр, наверное, уже привезут. – Это была последняя мысль перед тем, как мозг получивший дозу зелья отключился.

…

Наутро к служебному входу театра на Таганке подошла невысокая девушка в сером демисезонном пальто и черном берете. Бдительному вахтёру она вручила упакованную в целофан небольшую коробку с надписью на «В.С. Высоцкому в собственные руки». Бабка, заканчивавшая ночную смену, повертела бумажный свёрток и надписью вверх положила на стол рядом с телефоном.

Не успела она смениться, как перед служебным подъездом в Таганском тупике остановился голубой Мерседес Высоцкого. Резко хлопнула передняя дверь, и артист вихрем ворвался в вестибюль.

– Михална, доброе утро! – Лицо его сияло улыбкой, – Мне тут должны были оставить посылку? А, вот уже вижу, какая ты у нас молодец! Всё аккуратно разложила. – Он скрылся почти бегом за дверью, ведущей к артистическим уборным.

Качество присланной записи действительно было сносным. Ясно, что писалось хоть и в зале, но с хорошей акустикой. Не стыдно будет профессионалам показать. Кроме плёнки с записью концерта в пакете была ещё тетрадка, исписанная мелким убористым почерком.

– Хм, а ну-ка, что там нам из «глубины сибирских руд» – Первым под руку попал текст с заголовком «Охота на волков 2». – Нет! Ну каков наглец!

– Словно бритва, рассвет полоснул по глазам…

– Не плохо!

– А что, очень даже! Я и сам бы так написал… Уже хочу это петь. – Высоцкий не замечает, как начинает напевать всё громче и громче.

В дверь заглядывает Иван Бортник.

– Володя, а ты почему не в аэропорту? Ты же сегодня в Париж должен лететь.

– Ванечка, милый мой Ваня, я тут такой самородок откопал, просто бомба… Вот чего только не родит земля российская… Но ты прав, надо торопиться до вылета час остался? Ничего, успеем. У нас не Европа, пробок нет, полчаса по Ленинградке и мы на месте. Экипаж я знаю, они меня тоже. Может Вань, проводишь меня? По дороге почитаешь, что там мне прислали, там штук десять песен. Если все, такие как эта…

Высоцкий не заканчивает фразы, хватает листы, кассету, всё запихивает в сумку, кидает сумку через плечо и вслед за Бортником покидает гримёрку.

Ноябрь 1977. Париж. Владимир Высоцкий

Треугольник образованный Avenue des Champs Elysees – Avenue Montaigne – Avenue George V не зря у модниц всего мира слывёт «золотым треугольником Парижа». Здесь расположены, словно золотые самородки среди пустой породы, самые престижные Дома Моды. Здесь находятся бутики pret-a-porter: Dolce&Gabbana, Jil Sander, Krizia, Prada, Valentino и самый большой из магазинов – Louis Voitton. Здесь же на углу улиц Верне и Боссано расположилось знаменитое среди эмигрантов из СССР кабаре «Распутин».

Его хозяйка, дама польско-русского происхождения, известная всей богемной тусовке под именем Элен Мартинѝ старалась чтобы её заведение отвечало самым распространённым представлениям французов о России. Цыганщина, обилие золота на красном бархате, барочная мебель, балалайки, косоворотки и прочая «развесистая клюква» должны были убедить даже самых искушённых гостей в подлинности русского духа в самом центре Парижа.

Gge tvoi semnatsat’ let?

Пьяный хриплый баритон Владимира Выского перекрывал шум зала, поднимаясь к кессонированному красному потолку и там запутывался в лучах прожекторов. Дружный хор отвечал на этот риторический вопрос: