Алексей Борисов - Срезающий время

Запланированные три-четыре дня в Туле плавно перетекли в неделю. Полушкин все же попытался заинтересовать оружейников новым штуцером. Даже устраивал показательные стрельбы, ходил с аршином в поисках пули, хвастался, уговаривал, приватно общался с представителем казенного завода и лишь на девятые сутки, когда я сумел пристроить к купеческому обозу нанятых рабочих, мы смогли осознать, что более тут ничего не держит. Никто так и не заинтересовался новинкой, но поручик, похоже, не унывал. За день до нашего отъезда мы были приглашены на обед к тульскому градоначальнику, и похоже, Иван Иванович воспринял это событие по свою душу. То, что приглашение появилось в результате небольшой интриги управляющего конторой Анфилатова, я уточнять не стал (зачем лишать даже призрачной надежды?). Приглашение банально было куплено. Деликатный обед, украшенный всеми вычурами утонченного вкуса: нежнейший ростбиф, телячья лопатка, свиные ребрышки, выдающийся цыпленок или в высшей степени достойная похвалы осетрина. Искрящееся шампанское в бокалах, тосты: за здравие возлюбленного монарха и его августейшего дома, за градоначальника и его опору с нашей стороны, и прочие, в соответствии с этикетом и настроением. За всяким тостом стук ножей, ложек, вилок заглушался приятным пением какой-то певицы под аккомпанемент флейты. Полушкин все ждал, когда с ним заговорят о его проблеме, но этого не случилось, и его заняла какая-то дама. Зато в процессе поедания и питья совершенно случайно появилась интересная информация о столь нужном мне человеке, за которую совершенно было не жалко потраченных пятидесяти рублей. И поведал мне ее полицмейстер. Одним из качеств, в которых он обладал безграничным преимуществом перед всеми нами, была его способность вспомнить все вкусные обеды, случившиеся в его жизни. Еще бы, не о службе же ему ворошить память, где он был абсолютным профаном. Оно и понятно, ведь огромную часть его счастья в бытие составляла именно еда. Господи, поначалу я его еле терпел, а затем, знаете, стало даже любопытно. Его гурманство казалось весьма интересно, а его рассказы о запеченном поросенке возбуждали аппетит не хуже вовремя поданного аперитива. Служебными качествами он не обладал, следовательно, не жертвовал и не развеивал никаких душевных фондов, посвящая все свои силы и мастерство описаниям радостей и пользы для своей утробы, а потому всем всегда было приятно слышать, как он воспевает рыбу, птицу и мясо, а также самые лучшие методы их приготовления. Его воспоминания о славной трапезе, какой бы давней ни была дата банкета, казалось, буквально вызывают ароматы балыка и лососины под самый нос слушателя. Вкусы на его небе оставались на протяжении всей его зрелой жизни, а то и младенчества, и сохраняли свежесть не хуже бараньей котлеты, которую он проглотил прямо на моих глазах. А посему все охотно его приглашали к себе, дабы поднять настроение перед трапезой или попасть в тот заветный список, о котором он раструбит на следующем приеме. И уже вечером, когда пришла пора подводить итоги и готовиться трогаться в обратный путь, я вел беседу с одним интересным человеком и все благодаря никчемному обжоре.

Об этом интересном человеке, наверно, стоит рассказать отдельно. Указ от шестого августа тысяча восемьсот девятого года явился фактически смертельным для чиновничьей судьбы Ромашкина Андрея Петровича. Отсутствие свидетельства об окончании одного из состоявших в Империи университетов делало его карьеру ничтожной. Стоило ли уподобляться мифическому царю Коринфа и пытаться тащить неподъемный камень безупречной службы, если в итоге ты останешься на исходной позиции? Наверно, стоило. Ведь теоретически можно было пройти переаттестацию Главного управления училищ. Выдержать экзамен в науках да получить заветный аттестат; голова-то на плечах имелась. Андрей бы так и поступил, если бы ни какие-то секретные формуляры, из-за которых никто из знакомых чиновника так и не прошел всю процедуру до конца. Ходили слухи, что полторы тысячи рублей ассигнациями давали такую возможность, но платить за то, что ты уже имеешь, казалось невероятным. Семь лет домашнего обучения, год в Падуанском университете (хотелось в Сорбонну, но она была закрыта), два года в Гейдельберге – и все напрасно. Андрей Петрович, в свою очередь, не прочь был даже вовсе переехать из Тулы, если б только нашлось порядочное и не слишком тяжелое место. Такое, где если и придется немного потрудиться, так только состязанием в остроумии и, возможно, зачинить два-три пера под звон колокольчика асессора, да взболтнуть чернильницу и то исключительно лишь для порядка. Но так как подобные места, если они существуют, не являются сами к услугам желающих, а Андрей Петрович был слишком ленив для того, чтоб хлопотать, то этой мечте едва ли когда-нибудь суждено было перейти в действительность. Однако всякий образованный человек живет мечтой. А в ожидании места молодой повеса продолжал курить трубку и декламировать Аристотеля, примеряя себя на место ментора, дававшего уроки таким же, как он, бездельникам, разве что немного моложе его годами. Дни тянулись за днями однообразно и вяло, похожие друг на друга как братья-близнецы, не унося и не принося с собой ни печалей, ни радостей, ни денег, ни смысла жизни, улетая, подобно табачному дыму в открытое окошко.

Наконец, это невозмутимое существование начало утомлять Андрея Петровича; ему захотелось также испытать волнение, захотелось, более чем когда-нибудь, отведать любви, страсти, невероятного опустошения, говоря словами одного его знакомого «чего-то солененького в приторном сиропе». Он всматривался в каждое хорошенькое личико, встречавшееся на улице, и спрашивал себя: «Она?» Но девушки проходили мимо, не обращая на молодого человека никакого внимания… и драмы любви все не было, как не было!

Все изменилось вдруг. Прохладным майским утром она вышла из экипажа напротив здания суда, придержала край платья и, приподняв вуаль, посмотрела на него. В этот миг в голове Андрея Петровича взорвалось. Он ясно представил себе, как прижимает ее к своей груди, осыпает ее горячими поцелуями, обливает слезами и благодарит судьбу, что хоть одну минуту блаженства она даровала ему, хоть одну минуту, прожитую истинною, действительною жизнью! Но, увы! – это были только грезы. Незнакомка совершенно очаровала его, вскружила ему голову. Ее тонкие, нежные черты, ее умные, лазуритовые глаза то и дело мерещились ему: «Ну, зачем я не поэт? – говорил он себе. – Ведь вот взял бы перо, да и набросал бы пару строк, и послал бы ей… Господи! Если б встретить ее одну на улице…»

Нужно признаться, что это последнее желание было совершенно бесполезно, потому что заговорить с девушкой на улице Андрей Петрович никогда бы не осмелился, особенно с такой, в которую он влюблен… Впрочем, помимо своего основного предназначения, стрелы Амура обладают еще одним свойством – они напрочь лишают влюбленного разума, а вместе с ним рушатся многие внутренние барьеры. И стоило лишь неуклюже споткнуться на мостовой, так, чтобы цилиндр покатился, как убегающее колесо, а бумажки веером разлетелись из папки, и все это прямо у вожделенных ног, как в груди что-то екнуло. Приятно так, с явным ощущением тепла и несравнимой ни с чем радостью. И страх перед девушкой куда-то спрятался, да и вообще, он ощутил непонятный прилив сил, от которого горы хочется свернуть, и эта легкость во всем теле, и эта нелепая фраза: «Простите, мадмуазель, я так рассеян… Позвольте представиться – Андрей Петрович…»; и что-то еще, сказанное невпопад, но уже не имевшее никакого значения. Запланированное на небесах случилось, а дальше – это уже дела земные. Невидимым образом два сердца соединились и образовали крепкие узы, словно выкованные из самофракийской бронзы, объединив навеки два существа. Связь эта оказалась настолько постоянна, что была способна восторжествовать над превратностями судьбы и пережить самую смерть. Иногда достаточно одного взгляда, как случилось в Вероне с несчастными Ромео и Джульеттой; иногда достаточно прыжка двух детей, желающих сорвать плод в царском саду, что, например, положило начало дружбе Ореста и Пилада, а иногда достаточно просто споткнуться у открывшейся двери. Напрасно мы не задумываемся о том, что обретение любви является той самой отправной точкой в нашей взрослой жизни. Именно с этого момента возможны такие крутые повороты во всей судьбе, что порою стоит вцепиться обеими руками во что-то надежное, дабы не очутиться на обочине.