Алексей Борисов - Смоленское направление [litres]

– Что с ним? – спросил Батасухэ.

Лекарь только повёл головой из стороны в сторону. Десятник– не знатный нойон, тратить ценные мази, чтобы лечить раненого, китаец не собирался. Участь Тургэна была предрешена.

– Останови ему кровь, пусть покажет, где на них напали. Бургэд, с тобой половина джагуна (полсотни), проверь там всё, постарайся взять одного живьём, желательно командира, надо будет допросить пленного.

Батасухэ пошёл докладывать тысяцкому, что разведка попала в засаду. Большая белая юрта отца стояла почти в центре поляны, она была такая единственная во всём лагере, остальные воины просто утаптывали снег и стелили на бычью шкуру войлок. Лишь несколько нойонов ещё имели крышу над головой. Кое-где уже стали разводить костры, и к огню потянулись воины с камнями. Раскалённый булыжник нагреет воду в кожаной торбе и тогда можно будет напоить коня. Иначе в этих суровых местах нельзя, даже неприхотливая степная лошадь может заболеть, и мудрый отец не зря отдал такой приказ. Батасухэ пришлось буквально продираться через толпу, пока расторопный десятник охраны чуть ли не плетью прокладывал путь. Места для стоянки катастрофически мало. Привыкшим к степным просторам кыпчакам и туркменам, карлукам и уранийцам, собранным под монгольским знаменем было явно не уютно, с двух сторон непроходимый лес, и лишь узкая просека в виде оврага углубляется на север. Именно оттуда несли хворост и там же валили небольшие деревца для костров недавно влившиеся в орду булгарские пастухи. Правда, просека, по которой с трудом могли проехать два всадника рядом, стала расширяться. Сотника пропустили без разговоров. Сын пришёл навестить отца.

– Отец, разведка, посланная по реке, попала в засаду, уцелел лишь Тургэн. Он говорит, что видел духов реки. – Батасухэ стоял в тёмной юрте, где в центре только начинал разгораться огонь. Пока что было больше дыма, чем пламени и тепла.

– Тебе надо подсказать, что делать в таких случаях? – Шоно привстал с мягкого самаркандского ковра, достал пергамент с картой пути, дождался, пока огонь осветит юрту, и подозвал к себе сына.

– Я уже послал половину своих воинов проверить место, где было совершено нападение. Думаю, мы не успеем испить бурдюка кумыса, как приведут лесовика, осмелившегося напасть на твою орду.

– Мне плевать на эти мелкие стычки, на днях мы должны выйти к крупному городу и подготовить обоз для воинов Драгоценнейшего камня.

Сотник подошёл к отцу и уставился на пергамент. Батасухэ не разбирался в картах, но сделал вид, что всё для него яснее ясного.

– Где мы находимся, отец? И почему мы не пошли более коротким путём по льду большой реки?

Тысяцкий указал на юрту, нарисованную на пергаменте.

– Мы южнее этого города, где-то здесь. Что находится возле большой реки, я знаю, а возле этой – нет. Ступай к своим воинам, сынок, и впредь научись беречь своих людей. – Шоно приблизился к сыну вплотную и сказал почти в ухо сотнику: – Надо было послать Этей-Темира, он не нашего рода, пусть гибнут его воины. Ты меня понял?

Трофейных лошадок мы оставили на льду, в ста шагах от натянутого тороса, чтобы коники не скучали, прямо в снег насыпали овёс. И теперь мохнатые четвероногие бродили, жадно выискивая вкусные зёрнышки. Как и в прошлую засаду, я установил самодельные сигнальные дымовые мины, так напугавшие разведку противника. Едва Лось успел рассыпать корм, как мы услышали топот множества коней.

– Быстрее в лес, бросай нафиг мешок! – прокричал я воину.

Рязанец и сам понимал, что надо торопиться, однако мешок не выбросил, левой рукой подхватил лежащий на снегу щит, который использовался как волокуша, и прыснул в нашу сторону. По дороге, к сожалению, перекрестил лыжи и упал на бок, кое-как встал на четвереньки и в итоге еле успел скрыться за деревьями до появления кочевников. Всё же недостаточно мы тренировались в ходьбе на лыжах. Одно дело, когда ты помогаешь себе палками или копьём и идёшь по проложенной лыжне; и совсем другое дело, когда приходится пробираться по девственному снегу.

Полусотня выскочила к месту недавней засады. Пятеро степняков из первого десятка продвинулись немного вперёд, остальные столпились у покрасневшего от крови снега. Бургэд не поленился и облазил место, где была устроена засада.

– Их было всего четверо, они убили девятерых и ранили одного, а вы даже не успели достать стрелу из колчана?

– Я, мы, у нас… их было больше. Им помогали духи, – оправдывался Тургэн, шевеля синими губами.

Разведчики, попавшие в засаду, вызывали сочувствие, всякое бывает. Но чтоб дать противнику так поиздеваться над собой, когда соотношение сил далеко не в пользу победивших?

– Трусу смерть! – выпалил Бургэд.

Тургэна свалили с лошади, короткий писк и сухой хруст шейных позвонков раздался на реке. Последний из десятка разведчиков умер на том же месте, где и его люди.

– Оружие к бою. Твой десяток – прикрываете правый фланг, ты – левый. Стрел не жалеть, лучше подстрелить белку, чем подохнуть как этот. – Бургэд показал плёткой в сторону мёртвого разведчика.

Кочевники засуетились и вскоре растянулись на всю ширину реки. Не прошло и десяти минут, как вдалеке показались мирно пасущиеся на льду лошади перебитого десятка.

– Вперёд, смотреть по сторонам! – отдал команду полусотник.

Шли бы шагом или по глубокому снегу, может быть, и не случилось бы такой трагедии в первую минуту боя. Но когда лес окружает с двух сторон и постоянно ожидаешь засады то слева, то справа, как-то забывается, что впереди может прятаться смерть. Трос, способный выдержать груз в четыре тонны, не подвёл. Около пятнадцати человек одновременно вылетели из сёдел. Те, кто повыше, смогли через некоторое время подняться, семеро так и остались лежать на льду с изувеченным горлом.

– Велимир, пора, – тихо сказал я.

Дружинник выбил стопор противовеса. Девятнадцатипудовый ящик, набитый песком, стремительно полетел вниз. Хитрая система блоков закрутилась, ловушка захлопнулась, а потом полетели болты.

– Отходим! – прокричал Бургэд.

Да не тут-то было. Второй трос, выпрыгнув из снега, отрезал путь к отступлению. Полусотник выхватил кривой меч, вращая головой в поисках врага, лошадь уже разворачивалась, но слишком медленно. Копыта коников скользили. Лучники пускали стрелы по обе стороны реки, в надежде подстрелить хоть кого-нибудь. Им и в голову прийти не могло, что противник прячется в белых маскхалатах прямо перед их носом, надёжно прикрытый стволами деревьев и крепким доспехом. То, что никогда не получилось бы с пехотинцами, в бою с кавалерией действовало безотказно. Задний трос находился на уровне шеи лошади, на скользком льду невозможно разогнаться с места и перепрыгнуть препятствие. Слезть же с седла и попытаться протолкнуть скакуна под натянутым тросом, всадникам, которые и ходить учатся, наверное, позже, чем управлять лошадью, – было противоестественно. Единственным шансом изменить ход боя у кочевников было немедленное спешивание и атака в сторону леса. Хорезмские воины лучше управлялись с копьями, нежели с луком. Могло бы получиться, но команду отдать было некому.