Алексей Борисов - Смоленское направление [litres]

«Тургэн был прав, у него даже не было возможности натянуть свой лук», – пронеслось в голове полусотника. Бургэд хотел было дать команду атаковать лес с левой стороны, откуда, как ему показалось, прилетали маленькие стрелы, но не успел. Арбалетный болт вонзился прямо под ухом кочевника. Бронзовый наушник не спас, острая сталь прошила его словно бумагу, в одно мгновение пронеслись плавно покачивающийся ковыль тургайской степи, стремительный закат солнца… и наступила темнота. А дальше началось избиение. Крупная дробь, вылетавшая из трёх десятков трубок с промежутком в секунду, словно серпом срезала наездников вместе с лошадьми. Многоствольное орудие, заряженное картечью и применённое по плотной группе, – страшная штука. От растянувшегося на полминуты залпа в живых остались единицы, но и им не дали шанса на спасение. Вторая картечница начала свой огненный путь, вырывая куски плоти, дробя кости и отрывая части тела.

Велимир добивал раненых, хладнокровно, с методичностью мясника. И не просто добивал, а срубал головы. Точно так, как когда-то несколько лет назад в горящей Рязани срубили голову его раненому побратиму. Убитых было не так много, как могло показаться с первого взгляда, посему иногда приходилось проявлять сноровку, спеша за отползающим врагом. Кто-то пытался оказать сопротивление, кто-то спрятаться, но всех постигла одна участь. Пятьдесят голов сложили в пирамиду – это был вызов. Бой будет до смерти, никакой пощады. Наскоро обшарив тела поверженного противника и побросав всё оружие в заранее приготовленную яму, мы свалили трупы в лесу, в противоположной стороне от нашей засады. Потом все вместе замаскировали картечницы в капонире и разделились. Дружинники уводили пойманных лошадей в сторону крепости, на радость нашему цыгану, а я с Ратибором прикрывал отход.

Мы шли по льду, когда вдруг старый воин резко развернулся на лыжах и выставил перед собой копьё. В тридцати шагах от натянутого троса я увидел с всадника, который целился в нас из лука. Честно признаюсь, даже не услышал стука копыт. Только как ухнул от неожиданности старый воин, оседая на лёд со стрелой в груди.

– Ух! Добрая бронь, а я не верил, – проговорил Ратибор.

Кочевник улепётывал, нещадно стегая коня, прижавшись к его шее. Прикрыли отход, называется. От злости за свою беспечность я расстрелял всадника вместе с лошадью, нажимая на спусковой крючок до тех пор, пока не закончился магазин.

– Ты как? – спросил у сидевшего на снегу Ратибора.

– Всё хорошо, Алексий, жить буду, – старый воин выдернул древко из жилета, оставив наконечник внутри, – ловко степняк меня. Да только на всякого ловкача…

Пахом Ильич уже заканчивал выставлять ровные ряды деревянных кукол. Четыре линии странных воинов перегораживали всю реку, как раз возле нашей крепости. Но это было не всё. Перед строем и на флангах застыли вмёрзшие в лёд заострённые колья.

– Чудны дела твои, Господи. Это ж надо такое удумать, ну прям как живые. – Ильич перекрестился, поправил флажок на деревяшке, прибитой гвоздями к спине крайней куклы.

– Идут! Наши идут, Пахом Ильич. Лошадей целый табун, – прокричал часовой с вышки.

– Итить… Кирьян, живо к ним дуй, проход меж шипов укажи, да и место, где лёд цельный, а то провалятся, суши их потом.

Флажок снова оторвался и повис, как и раньше. Купец бросил взгляд на творение своих рук, сплюнул и побежал догонять Кирьяна, пытаясь не распластаться на льду. Пахом всматривался в лица и в уме уже несколько раз пересчитал всех диверсантов, ушедших со мной рано утром. Все живы, никто не ранен, зато добра приволокли, аж завидно немного стало.

– Пахом Ильич, подсоби, очень прошу. Надо лошадок в крепость загнать, – сказал поравнявшись с новгородцем.

– Это мы счас, не беспокойся, Лексей. Эй, Сёма, – Ильич крикнул в сторону крепости, – зови всех да ворота поширше раскрой.

Звать никого не надо было, едва створки распахнулись, как раздался очень приятный звук свирели, с какой-то невероятной частотой. Дудочка играла негромко, но звуковые волны пробирали до кости. Лошадки остановились и, как пьяные, покачиваясь, гуськом одна за другой направились в сторону звука. Вот и не верь потом в сказки о Нильсе и крысах, добровольно сиганувших в озеро. Новгородская команда замерла от увиденного чуда.

– Так вот как они коней крадут. – Кирьян попробовал почесать затылок, но в каске с бармицей это было делать неудобно.

Цыган стоял у ворот, в ватнике и в красных сапогах, с улыбкой безумца закатив глаза к небу, наигрывал мелодию, а коники, словно сонные мухи, шли к нему. Играющий сделал шажок назад, затем другой, и так добрёл до конюшни. Когда мы все зашли в крепость, конюх в первый раз попросил о помощи в своём ремесле.

– Хозяин, грай пить хотят. Очень устали. Один не успею, надо спешить. Иначе заболеют, умрут.

Мы принялись сбрасывать сёдла, безжалостно срезая ремни, и таскать воду в поилку для коней. То, что водица была ледяная, лошади не замечали. Цыган периодически подсыпал щепотку соли, отводил в сторону напившихся и подводил новых. Толкучки возле корыта с водой не было, и за каких-то полчаса конюх напоил всех лошадей.

– Знаешь куда идти? – Цыган проговорил в ухо чёрному жеребцу, видимо, самому главному среди коней.

Коник отрицательно замотал головой, после этого цыган погладил его по шее, достал из висевшей на груди сумки припрятанный кусок хлеба, скормил и, схватив его за гриву, повёл в сторону лесных ворот, не забывая вести беседу со своим новым другом. Табун покорно поплёлся за вожаком.

Прошло достаточно времени, чтобы допить бурдюк, а известий от полусотни не было. Батасухэ так и не притронулся к кумысу, пора было снова идти на доклад к отцу, как полог юрты отвернулся и внутрь просунулась голова. Телохранитель тысяцкого громко повторил приказ своего господина:

– Великий Шоно приказал срочно явиться к нему!

«Что я ему скажу? Послал отряд воинов своего кочевья и до сих пор даже гонец не явился, не говоря об удачно пленённом командире лесовиков», – размышлял нойон. Уже по дороге к юрте, Батасухэ приказал первому попавшемуся на глаза воину отправляться вслед за полусотней и узнать, что происходит. Переступив порог, сотник уселся после приглашения напротив Шоно, уткнувшись взглядом в огонь.

– Отец, у меня плохое предчувствие. Мои люди не вернулись.

Тысяцкий уже понял, что полусотни давно нет в живых, но лишать сына надежды не стал. Подкинул смолистое полено в костёр, пошурудил в углях длинным кинжалом и, наколов кусок запёкшегося мяса, подул на него:

– Ты послал кого-нибудь, проверить, что случилось?

– Да, Великий, я послал нукера, как раз перед тем, как идти к тебе. – Батасухэ склонил голову, ожидая ответа.