Алексей Борисов - Возвращение алтаря Святовита

– Литвиненко, – подозвал я младшего сержанта, – твой выход.

Боец примостил ружьё, долго целился и произвёл выстрел. Куда легла пуля, никто не понял, хотя как минимум Ваня смотрел в стереотрубу, я в бинокль, а танкисты через прицел пушки.

– Выше возьми.

– Я и взял выше, перелёт, наверно, – ответил Литвиненко.

– Пристреливайся, но гадёнышей всполоши.

Следующие выстрелы пришлись по стенам усадьбы и дали первые плоды. Седьмым или восьмым бронебойщик умудрился влепить пулю точно в голову высматривающего в бинокль (откуда же прилетают маленькие снаряды?) немца. Выстрел стал настолько удачным, что все, кто имел возможность наблюдать за стрельбой, выразили восхищение. Противник взмахнул ногами, как от сокрушительного удара боксёра-тяжеловеса, когда поверженный перелетает через канаты. Никакой голливудщины, хотя попади этот кадр в хронику, можно было рассчитывать на премию. С точки зрения физики всё объяснялось просто – немец сидел на мотоциклетном сиденье, поэтому и совершил кульбит. Ещё обойму потратил Литвиненко, издеваясь над ищущими укрытие фашистами, и у кого-то не выдержали нервы, а может, действительно что-то разглядели в трёх соснах, растущих в метрах восьмистах от нас, ближе к каналу. Именно по ним был открыт ураганный огонь. Туда же двинулся броневик, пока второй, прикрытый строениями, поддерживал атаку. Пулемётный огонь обстучал все шишки на соснах, а немцы не унимались, взрыхляя землю под деревьями. Настала очередь разозлить их окончательно.

– Бронебойщики, слушай мою команду! По бронемашине, прицельно, огонь!

Бойцы только и ждали команду. Лязгнули затворы, и холм окутался лёгким дымком. Всё же расстояние для ружей оказалось великовато. Одно-два попадания, надо полагать, и было, но серьёзного вреда броневику они не принесли. Дав задний ход, «Хорьх» стал отходить к руинам усадьбы, и, видимо уяснив, с какой стороны велась стрельба, повернув на высотку свою мелкую башенку, коротко огрызнулся.

– Отставить огонь!

«Вот скотство, – выругался про себя, – уж двести двадцать первый, где брони-то совсем ничего, как консервную банку должны были вскрыть».

– Литвиненко, ладно остальные, опыта маловато, но ты-то ас! Для тебя танк подбить, как два пальца… а броневик с первого выстрела остановить должен был.

– Да целился я. Он виляет, как сука перед случкой.

– А ты по наитию, представь, что ты его как будто верёвочкой зацепил. Давай!

Бах!

Младший сержант нажал на спусковой крючок, блеснув, гильза брызнула вверх, отлетая в сторону, выпуская из себя пороховой дымок, который не успел выдохнуться. Отражая крохотный зайчик, она остывала, но никто не обратил внимания на эту обыденность, потому что после выстрела броневик остановился в пятидесяти метрах от сарая, на окраине усадьбы, как раз возле стога с сеном. Скорее всего сам, но уж очень вовремя. Произошло это так неожиданно, что и сам стрелок не поверил своим глазам.

– Попал! Попал, бля. Товарищ командир, в окошко смотровое целился. Как вы и говорили, за поводок схватил, ветер почуял, пулю, словно рукой вёл. Ну, сучье племя, хрен вы теперь куда денетесь!

Слухи и легенды о необычайной меткости на пустом месте не рождаются. Знает история случаи и про сбитое с головы стрелой яблоко, и про надписи пулями на стене, и многое другое. Изначально всегда есть очевидец событий, а уж потом оно обрастает отсебятиной, гиперболу в пересказах принимают за безусловный факт, и вот, младший сержант Литвиненко может с полторы тысячи метров не только фашисту пулю в кочерыжку всадить, а ещё и броневик подбить. Пусть так, сейчас каждый чудесный случай надо преподносить таким образом, будто Красной Армии и впрямь кто-то свыше помогает. Потому что в горести отступлений простому солдату надеяться стало не на кого. Любую силу, готовую помочь тебе, надо как минимум не отталкивать. Поэтому внимательно посмотрев на Литвиненко, я вдруг указал пальцем на звездочку его пилотки, полыхнувшую рубиновым цветом.

– Удачу не спугни, видишь, звезда у тебя на голове сияет. Неспроста это, – переведя указательный палец на небо, – пометили тебя там…

Кто-то из находившихся рядом после моих слов тоже обратил внимание на блеск звёздочки. Как говорит наука психология, если кто-то заметил что-то и сказал об этом, то другой, с большой долей вероятности, подтвердит, дабы не выглядеть белой вороной. И если боец не разглядел случайного «зайчика» от гильзы, то сомневаться в сказанном командиром не стал, а соглашаясь, кивнул. В сознании же остальных красной нитью ляжет уверенность в том, что если и дрогнет рука, то там (хоть большевики и отрицают, но мы-то знаем), где положено, подправят. И если не ему, то Литвиненко уж точно. О том, насколько поднимается боевой дух в подразделении, где присутствует вот такой «герой», лучше всего говорят древние легенды.

Тем временем в развалинах усадьбы наметилось какое-то движение. Я было обрадовался – к атаке готовятся, но ошибся. От крайнего сарая в сторону города отъехал мотоциклист, а спустя несколько минут на дороге появилась повозка с термосами. То есть ни о каких ответных действиях немцы и не помышляли. Скоро начнёт темнеть, и все мои минные заграждения с утра потеряют половину значимости, так как ждать рассвета на этом холме смысла нет, обойдут с флангов и не спросят, как звали. Мне бы радоваться такому исходу событий, потому как спустя полчаса от усадьбы в небо взметнулись чёрные хвосты дыма фугасных турбореактивных снарядов. Взрывы сотрясли землю. Первый лёг с недолётом, второй ухнул уже на краю холма, а остальные два угодили прямо на позиции. Окоп, где разместилось подкрепление с сержантом, превратился в огромную воронку, слева от бруствера артиллеристов зияла ещё одна, и выставленное для стрельбы противотанковое ружьё теперь валялось метрах в десяти от него, превратившись в букву «Г», а из укрытия засыпанного землёй торчала нога бойца. Живых там не осталось ни одного человека. Взрывная волна схлопнула ямку в земле, так же легко, как это делают дети, играя в ладошки. Танкистам тоже досталось, но броня защитила от осколков, а песок из мешков, проникший во все щели, не более чем неприятность, по сравнению со смертью. Я, Литвиненко и Синяков уцелели по счастливой случайности – спустились к подножью за боеприпасами, где среди берёзок стоял грузовик с охранявшим его шофёром. В секунды наш и без того малый отряд лишился семерых, а потом немцы пошли в атаку. Маневрируя метрах в пятистах от высотки, пулемёты броневиков, длинными очередями прочесали казавшиеся им подозрительные места, после чего скупо постреливали, пока штурмовые группы обходили высотку с флангов. Подобравшись на расстояние последнего стремительного броска, по свистку, гранатометчики фашистов побежали в горку, готовя «колотушки», и потонули в огненном валу. Сработали минные заграждения с бутылками. Противник атаковал правильно, как и предписывала военная наука, однако не учёл нашего коварства. Огонь ещё бушевал на подступах, как танкисты точными выстрелами заставили замереть броневики, остальное довершили уже мы, ружейно-пулемётным огнём. Там, где мы поднимались на холм, через минное заграждение прорвались лишь четверо. Озлобленные лица из-под касок, тесаки на винтовках, немцы рвались отомстить за смерть своих товарищей, а мы за своих. Хоть бой вышел и скоротечный, но слишком уж жёстко у нас получилось. Ваня с ходу выпалил весь магазин и всё по ногам. Фашистов словно скосило серпом. Не кричат только мёртвые, а живые орут ещё как, и получивший ранение солдат больше всего думает о себе, стараясь остановить кровь, или хотя бы позвать санитара. Вид беспомощного противника, готового ещё секунду назад разорвать тебя – ужасен своей неестественностью, и пока не случилось чего-либо плохого, я добил немцев, так как бойцы хоть и обстрелянные, но планка сострадания у них ещё не опущена под сапоги. Два десятка гитлеровцев остались на поле, только Петренко этого показалось мало. По усадьбе ухнула пушка. Раз, другой, пока не вспыхнул стог сена, и от него не метнулись в сторону канала обезумевшие лошади. Окончательно разрушенные постройки потихоньку занимались огнём. Казалось, и гореть уже нечему, тем не менее сероватый дым стал набирать силу, и к пожарам кобринских предместий добавился ещё один.