Алексей Борисов - Возвращение алтаря Святовита

На улице под фонарём Соболев рассмотрел банкноту. В уголке купюры были написаны заглавные буквы, обозначающие улицу и цифры – номер дома с квартирой. За два прошедших года нелегальной деятельности это был шестой случай, когда ему самостоятельно приходилось отправляться для передачи шифровки. Обычно подобные действия были проверкой, включавшей в себя множество мероприятий, и Соболев их не боялся, но сегодня в его душе чувствовалась явная нервозность. Смерть агента-опознавателя не была рядовым случаем, и хотя всех подробностей он не знал, да и если честно, не интересовался, между тем пахло жареным, и только полный идиот мог этого не понимать. Но и не идти было нельзя. С отказниками расправлялись более чем жестоко. Не имея профессиональной подготовки, он тем не менее с приобретаемым опытом впитал в себя способность предчувствовать опасность; и эта появившаяся «чуйка» пудовой гирей удерживала его на месте, сигнализируя то тяжестью в животе, то ватными ногами, то липким страхом. Вскоре он вышел к улице Собинова, пропустил, прижавшись к стене в подворотне, быстро проехавшую чёрную «эмку», как-никак центр города и в этих домах живут не простые люди, отряхнул пальто и вскоре подошёл к дворнику, стоявшему как часовой с лопатой у запертой кованой решётки. Колоритная фигура в видавшем виды чёрном до пят тулупе с большим шалевым воротником, барашковой округлой шапке, которую раньше носили городовые, не иначе переданной по наследству отцом вместе с медалью «300-летия» и овчинных потёртых рукавицах, была более чем грозна. Если где советская власть и ущемила в правах работников метлы, то только не в «элитных» дворах Собиновки. Здесь как нигде понимали цену порядка, и дворник оставался фигурой значимой, по крайней мере, для таких как Соболев, он был сродни милиционеру: и задержать мог до выяснения, и в свисток свистнуть, после чего настоящие работники правопорядка разбираться не будут, так бока намнут, что мало не покажется.

– Чего надоть? – подозрительно посмотрев на работягу, через губу спросил дворник.

– Мне в шестую.

– Нет там никого. Иди отсель, – перехватывая лопату двумя руками, произнёс он, – пока по хребту не перетянул.

– Меня титан починить позвали. Чего сразу по хребту, – обиделся Соболев.

– А-а, так бы сразу и сказал. Тоды проходь, только лапы обстучи на решётке, не дай бог, наследишь в подъезде. – Сетуя в спину Соболеву: «Шестая, шестая… чистюли драные. Вечно у них с титаном не всё как у людей. Рубля лишний раз не подадут, жмоты. Ну, ничего, снесу я сегодня заявление на этого Чирикова, пущай разберутся, откуда у него уголь и на какие шиши кожный вечер гулянки закатывают? Тоды и посмотрим».

Слова ворчливого человека, разве можно на них обращать внимание? Можно было не обращать, кабы Соболев стряхнул налипший на обувь снег. Уважающий чужой труд рабочий выполнил бы просьбу дворника, но в ту минуту бригадир обходчиков жил по другим понятиям. Чирикова из шестой квартиры взяли на следующее утро. И всё бы закончилось ничем, если бы не найденная под скатертью обеденного стола фашистская листовка, обещающая всякие гарантии. Хозяин шестой квартиры мог побожиться, что не имеет к ней никакого отношения, но доказать непричастность не смог. Ещё бы, присутствующий в качестве понятого дворник сам постарался, подложив незаметно листок. Были и ещё улики, но всё больше косвенные. Мало ли людей в стране, живущих на хлебе и воде, откладывающих каждый рубль на чёрный день? Вот и насобирал труженик денежных знаков, на кои танк построить можно. Улики вместе с Чириковым переехали в соседний квартал, в казённый дом с зарешеченными окнами. И даже там сохранялся шанс на благополучный для шпиона исход. Вести дело начальника склада готовой продукции РТИ поставили молодого, еще ничем не проявившего себя следователя, интеллигентной внешности, тем не менее, по отзывам сослуживцев, весьма амбициозного, готового землю рыть, дабы отыскать кость. Была у чекистов надежда, что всё закончится малой кровью, и коллектив завода, вернее его руководство выступит с поручительством: оступился товарищ, накажем, проведём работу. Как бы то ни было, хотя на заводе отзывались о нём положительно, петиция запаздывала, и было на то объяснение. Оно подоспело перед началом третьей смены, когда на заводе смогли провести короткое собрание, но хода этому письму осмотрительный чекист не дал. За час до этого случайно оброненная на допросе при некотором физическом воздействии фраза о шпионаже и последствиях дала неожиданный результат. Чириков стал давать показания, и ближе к вечеру прошла волна арестов. Заявление «О взятии на поруки» так и осталось лежать в сейфе начальника следственного отдела, в особой папке.

В камеру угодил и Соболев. Яркая как цвет помады жизнь стала ещё и пахнуть. Не любили уголовники врагов народа, хотя, на мой взгляд, мало чем отличались от последних. Бывшего обходчика даже не надо было пугать на допросах, он сам стремился всё рассказать, лишь бы скорее оказаться в каком-нибудь лагере среди таких же, предателей Родины, а не с новыми «друзьями», играющих в карты на его части тела. Однако лагерь для Соболева был сродни привилегии, которую ещё требовалось заслужить. Старался он из-за всех сил, сообщая полезную информацию, и в итоге получил своё.

Через несколько дней после событий в Ярославле, ближе к шестнадцати часам, на стол Шмита легло донесение.

«Агент «Хитрый» при попытке допросить объекта «Фотограф» убит агентом «Портной». «Портной» сдался НКВД. Обстоятельства выясняю. Директор».

«Как не вовремя, – подумал Гюнтер, – и свидетеля отыскали, и даже всё подготовили к его эвакуации, и такой конфуз. А ведь полученные данные от Дистергефта по японцу не просто подтвердились, так ещё и вызвали ряд вопросов, на которые пришлось отвечать. Жаль, не имел возможности видеть их постные рожи, ссылаясь на старую агентуру. Теперь же их сарказм будет обоснован. Одно хорошо, я сделал всё от меня зависящее». Подняв трубку телефона, он приказал секретарю:

– Зигфрида ко мне к девятнадцати часам.

Пока оставалось время, Шмит переписал на бумагу переведённый Петером снимок из последней страницы дневника экспедиции. Так совпало, что шифрограмма и приезд шурина произошёл почти в одно время. В видениях русского упоминались нефтяные вышки Эмлиххайма, но в Нижней Саксонии нефти не было, однако после событий в Тихом океане Гюнтер уже не сомневался, что рано или поздно её там отыщут. А вот уже с таким предсказанием, после некоторых мероприятий, он смело мог выехать в Берлин. Если разбираться с вопросом о прорицателях, то их в фатерлянде было великое множество. Но одно дело, когда тебе с умным видом, ссылаясь на звёзды, рассказывают о семейных делах: мальчик или девочка родится в ближайшее время – и всё сбывается; и совсем другое, когда дело касается интересов государства. По крайней мере, на памяти Шмита, не было ни одного, сумевшего предсказать месторождение полезных ископаемых. Для начала он решил прощупать настроение финансовых воротил, подготовив несколько писем в наиболее влиятельнее компании рейха, а затем выбрать самый перспективный для себя ответ. Собственная нефть нужна стране и она её получит в любом случае, но и себя любимого забывать не стоит. После войны большинство военных станут обузой, так что прибавку к пенсии нужно зарабатывать сейчас, пока есть такая возможность. Да и о приданом дочерям не грех подумать, через пару-тройку лет они покинут родительский дом, и было бы правильным, вопреки рекомендациям Геббельса, обеспечить их будущее.