Алексей Борисов - Возвращение алтаря Святовита

Четырнадцатого января к окраине Стодолища подъезжал немецкий грузовик, и вместо того, чтобы следовать дальше к населённому пункту, свернул влево, на заброшенную дорогу к старому смолокуренно-скипидарному заводу. Хотя от завода фактически осталось только название, по одноимённо протекающей речке Жадовня, так как уже лет десять там не было ни ретортных печей, ни чугунных котлов, ни даже коленчатого холодильника, которого, казалось бы, невозможно демонтировать; тем не менее с недавних пор оно стало на слуху у определённой группы лиц. Причиной подобной заинтересованности оказался сарай для смолы и скипидара, построенный четверть века назад и как выяснилось, не утративший за прошедшее время всех своих функций как склад. Машина обогнула холм, скрывающий строение со стороны главной дороги, углубилась через редколесье молоденьких берёзок, растущих по обочинам, и вскоре притормозила возле деревянного строения, зарывшегося в снегу чуть ли не по самую крышу. Рядом с ним, в метрах двадцати стоял ещё один дом, здание бывшей конторы, из трубы которого вился лёгкий дымок. Тут же возле грузовика показалась фигура человека, с цигаркой в зубах, одетого в овчинный тулуп с изуродованной винтовкой в руках и сразу же исчезла. Спустя минуту на том же месте появился ещё один человек, явно не простой охранник, одетый уже не в пример предыдущему в добротную шубу и шапку из бобра. Он приветливо махнул рукой, как бы приглашая гостей к себе. Пассажирская дверь кабины распахнулась, и навстречу человеку в шубе выскочил Кузнецов.

– Привет, Кузя. Всё привёз?

– Как договаривались, – ответил Кузнецов, – можно выгружать.

– Жумгаря жахнешь?

– Не откажусь, но чуть позже, – указывая рукой на тентованный борт, – сначала мясо, потом консервы и спирт. Ближе к кабине тюки с мехами.

– Тоды иди, обскажешь корифею, как всё вышло, а я тут сам разберусь. Эй! Кот, Аспид, Лещ, харэ лататься. Быстро сюда!

Кузнецов зашёл в избу, повесил на гвоздь пальто с меховой подстёжкой, поверх примостил шарф с шапкой, подхватил саквояж и, пройдя коридор, увидел через раскрытую дверь своего непосредственного начальника. С глубокими залысинами, аккуратной седоватой бородкой и неизменным пенсне на носу, дедок восседал за добротным столом из светлого ореха и что-то писал.

– Присаживайся, Костя, – ласковым голосом, буквально пропел глава сельхозкомендатуры Стодолища, не отрываясь от письма.

– Спасибо, дядя.

– Как прошло твоё путешествие, – вытирая перо от чернил, – слышал, в Хиславичах не всё получилось?

– Можно и так сказать, твой лялешник подогнал какую-то липу, а не документы. Евреи отказались их покупать. В остальном же всё по плану.

– Жаль, их всё равно ликвидируют, а так, глядишь, и поделились бы с нами кое-чем. Тем не менее, пока осталось время, продолжай этим заниматься. Я попрошу Долермана, чтобы он устроил акцию. Может, смерть пары десятков подстегнёт этих жидов, как думаешь?

– Скорее всего, какой-то толк и выйдет, но, дядя, наши «аусвайсы» никуда не годны. Я смог продать не больше дюжины, и то из-за того, что некоторые помнят меня по прежней работе и доверяют. Нужна типографская печать на бланках, как у прилеповцев, а не эта подделка. Чтоб ты знал, кто-то уже собирает урожай на этой ниве. Я своими глазами видел, правда, не пропуска, а страховые полисы, но одно от другого не далеко.

– Тем более надо поспешить. Идея не нова и участников достаточно, черти их побери. Кстати, о Прилепово. Что тебе ответил этот Савелий?

– Сказал, что ему надо подумать. Десять тысяч его не впечатлили. По-моему, он из той породы людей, которые предпочитают один раз увидеть, чем сто раз услышать.

– Ты объяснил ситуацию, как я и просил?

– Да.

– Подумать, подумать, – пробурчал под нос НТСовец, – не впечатлили, говоришь? Сделаешь так, привезёшь его доверенного человека сюда. Покажешь склад с продуктами, пообещаешь пристроить к чёрному рынку и получать долю. Я наводил справки, человек он серьёзный и решительный. Значит, и мы к нему со всей серьёзностью подойдём. После успеха с элеватором меня переведут в Смоленск, а там и возможностей больше и деньги совершенно другие. Смекнул, кого я с собой возьму?

Кузнецов кивнул в ответ головой и стал доставать из раскрытого саквояжа монеты – плата за пропуска. Каждая бумажка: персональное удостоверение, специальное удостоверение, пропуск и справка из местной управы – по золотому кругляшку. У кого не было монет или предпочитали сохранить до худших времён, отдавали кольцами, цепочками, даже зубными коронками. Кому, как ни страховому агенту знать о зажиточных клиентах? Лившицы, Смушлёвы, Гиршовы и прочие; все были на карандаше. Знал он также, и как летом прошлого года они скупали по дешёвке любые вещи у проходивших беженцев, а посему в душе находил своим поступкам оправдания (ведь за фальшивый документ – расстрел и виной этому он). Хотя буквально неделю назад, в минуту слабости, в постели с кареглазой вдовой он поймал себя на том, что его деятельность сродни какой-то мести за весь русский народ, безжалостно обманываемый на протяжении многих столетий. Но однажды, копнув себя глубже, понял, что банально упивается исключительно личной местью, к тому продавцу орехов, который двадцать лет тому назад обсчитал маленького мальчика. И будь на его месте армянин, узбек либо поляк, то весь его гнев обратился бы на их нацию. Правда Кузнецову не понравилась, и, воспользовавшись универсальным лекарством, он заглушил её, а протрезвившись, уже и не задумывался. Зато потом, с каждым проданным либо, как тогда, обменянным на женскую ласку фальшивым документом, крепла договорённость со своей совестью, и снова всё становилось просто и понятно. Впрочем, как и раньше.

– Тридцать две, – произнёс Кузнецов, передвигая по столу бумажные свёртки, – ещё столовое серебро, оно в грузовике, и несколько камней, – развязывая бархатный мешочек.

– Камни? Ну-ка, ну-ка, – потребовал дедок, – это за какие заслуги?

– Я пообещал вывезти в безопасное место из гетто нескольких женщин с детьми.

– Ха-ха-ха! В безопасное? Это на кладбище, что ли?

– Дядя, я обещал.

– Не горячись! Как провернём дело, вывезешь. Я помогу. Ха-ха-ха, насмешил.

Достав из стола увеличительное стекло, дедок тщательным образом стал изучать бриллианты. Те, что были размером с рисовое зёрнышко, он вскоре аккуратно ссыпал обратно, а вот на последнем, величиной с горошину, остановил своё внимание. К своему сожалению, экспертом он никогда не был, да и в Лондоне, где такие знания давали, он прожил всего лишь год, и постичь мастерство геммологов явно бы не успел. Однако кое-что в своей жизни видел, кое-чему охотно научился, и своих представлений об исследуемом предмете оказалось достаточно, чтобы оценить приблизительную стоимость камня. Человеческую жизнь он точно стоил. Вот только реноме непримиримого борца с инородцами оказывалось под угрозой, да и бог с ним. Зато какие перспективы могли открыться на новом поприще? И как он раньше не сообразил, ведь золотое дно подсказал племянничек. Вывезти несколько семей, обеспечить им видимую безопасность, а потом еврейская молва создаст ему такую репутацию, что золото и драгоценности сами поплывут в лапы. Вернее, не ему, а недалёкому Костеньке; случись что, его голова полезет в петлю, а материальные ценности при любом раскладе останутся в надёжном месте.