Андрей Валентинов - Цикл Аргентина. Компиляция. Романы 1-6

— Полвека назад я сказал бы: И да поможет нам Бог! Нет, не поможет! Поэтому выражусь иначе: И да поможем мы Ему, Господу нашему! Амен!

— Амен!

— Амен, сэр!

— Но я ничего не умею, Отомар! — жалобно выдохнула Вероника. — Совсем ничего, я даже книжек об этом не читала. Неинтересно было. Я что-то не так делаю?

На такие вопросы не отвечают. Марек поцеловал ее в приоткрытый рот, провел ладонью по щеке, по волосам, потом еще раз поцеловал, прямо в нос. Пилот-испытатель, смешно всхлипнув, приподнялась, обхватила руками за шею.

— Не привыкла быть ведомой. С двенадцати лет села на планер — и сама себе командир. В эскадрилье вечно гоняли за дисциплину… Отвернись, пожалуйста, я… не привыкла еще.

В комнате было темно, лишь из окна лился серый сумрак, но мужчина не стал спорить. Простыня на плечи (уже традиция!) — и марш-марш к подоконнику. Вот и раскрытая пачка при зажигалке…

Пальцы дрогнули. «Выкурил сигарету, потому что тебе очень хотелось…» Герде он не изменял. Это было единственным, что примеряло с реальностью. Гиммель, Кольца-Близнецы — протянутая ладонь — распались. Приходилось привыкать.

— И мне! И мне!..

Вероника появилась уже полностью облаченная, в простыне под самый нос. Выпростала руку, вытрясла сигарету из пачки.

…Щелк! Щелк!

— А там что?

Вначале Марек не понял. Там — это где? За окном? За прозрачными стеклами целый мир, в котором им двоим нет места. Можно порвать в кровавые клочья его семью, но что ждет сорба из рода Крабатов рядом с офицером Люфтваффе? «Мы солдаты разных армий…» В тот раз он просто не услышал.

— Зонтики, — уточнила Вероника, попытавшись указать в нужную сторону подбородком. — И столики. И еще… Это что, телескопы?

Под окнами — знакомая Веранда, в этот ночной час — просто смотровая площадка. Нордхауз, Северный корпус, третий этаж. Не пришлось ни летать, ни падать.

— Телескопы, Вероника. На альпинистов смотрят. Многим нравится.

Отпустить синеглазую? В пике, свободный полет, с четырех километров, без ранца и парашюта? ОНА, может, и простит. Потом и он сам простит себя за лишнюю случайную сигарету.

— Отомар, у тебя сигарета погасла!

Они встретились совершенно прозаично, возле входа в Северный корпус. Вечер выдался прохладный, и Вероника была в сером плаще и шляпке. В первую секунду Марек ее даже не узнал. Ни скафандра, ни ящерицы, ни звездной песни. Просто его любовница, снявшая гостиничный номер, чтобы не тратить время на дорогу. Он представил, как все это выглядит с Веранды. Ничего особенного, двое у стеклянных дверей, букет цветов, поцелуй в щеку, улыбки. А потом — на третий этаж, где чистые простыни и бутылка минеральной воды «Valser» посреди стола. Гостиничная романтика…

Ah, gostinica moja, ah, gostinica! Na krovat' prisjadu ja — ty podvinesh'sja… *["194] 194 Марек Шадов не имел возможности вспомнить песню Юрия Кукина. Это сделал за него автор.

Она почувствовала. Уже возле самого номера, почти на пороге, остановилась, взглянула в глаза:

— Если что-то не так, Отомар, любовь моя, уходи. Я не обижусь, ты все равно — лучшее, что со мной случилось в жизни. Ты старше, ты умнее. Решай за нас двоих.

Он хотел ответить, но утонул в синем омуте.

— Знаешь, Отомар, только сейчас начала соображать. Вышибает, посильнее затяжного прыжка! А раз уж начала… Ты мне все-таки не веришь?

— Почему? Не спросил, откуда тебе известно мое имя? Не хочу знать, Вероника. Мы — солдаты разных армий.

— Это правда, любовь моя. Ты антифашист, я присягала фюреру. Но если ты решишь, Отомар, что меня к тебе приставили, что я тебя предала… Мне незачем станет жить. Просто — незачем… Не смей ничего отвечать, Отомар! Есть вещи, которые не обсуждают.

— Иногда мне кажется, что Герда права, и ты — с какой-то другой планеты, где живут прекрасные синеглазые ящерицы — и очень игривые волчицы.

— Очень неумелые волчицы. Приходится быть ведомой, старое правило: «Делай, как я!» Буду стараться, Отомар… Намек я поняла, но о «Бегущих с волками» больше ничего не скажу. Я зажгла маяк, остальное зависит только от тебя… Однако кое в чем другом отчитаюсь. В Берне меня должны были встретить на вокзале и увезти подальше. Встретили, но передали совсем другой приказ — и ключ от камеры хранения. Там меня ждал марсианский летательный ранец и письмо от мамы. Не удивляйся, Отомар, она мой командир. Мне велено остаться здесь, в Швейцарии, — до нового приказа. Мама написала и о тебе, Отомар Шадовиц, советовала верить во всем. Как видишь, я поверила! А кто рассказал ей — Геринг, твой знакомый из СД, кто-то еще — не знаю. Вот вся правда! А сейчас, мой Отомар, можешь делать с пилотом-испытателем первой эскадрильи «Врил», что пожелаешь… Кстати, у тебя опять сигарета погасла.

Они целовались возле темного окна, сбросив уже ненужные простыни, когда ночь внезапно исчезла, пронзенная лучами автомобильных фар. Резкий голос клаксона. Одна машина, вторая, третья, четвертая…

Марек Шадов даже не оглянулся. Приехавший за полночь Геббельс Колченогий того не стоил.

Мякиш. — «Рампа» — Под душ! — Мир для нынешнего поколения. — Сколько лет Герде. — Сестричка Лавина. — Сорванец в кепи. — Шлейдек, кефирный город. — Дуви-ду дуви-дуви-ди! — Помогли тебе твои марсиане? — Все в сборе. — Южная стена.

Именующий себя Теофилом-Боголюбцем, Мастером, иногда Мельником, все-таки сумел подстеречь в эту ночь неприятеля своего, Крабата. День Мастеру Теофилу не подвластен, равно как и отринувшая его в давние годы явь, но есть еще сон, время вне времени, когда человек доступен Врагу. Теофил терпеливо ждал, но и дождавшись, долго не мог подойти к Метеору. Отомар Шадовиц, заснувший ненадолго на третьем этаже Северного корпуса отеля «Des Alpes», был под надежной стражей. Его обнимала девушка с белыми крыльями, и волчьи тени неслышно скользили вдоль незримого огненного кола. Теофил оказался бессилен переступить черту, слишком сильна была любовь Небесной Вероники. Когда же Метеор, прорвав покрывало сна, вернулся в явь, Мастер отступил, но недалеко и ненадолго. Ночь Колченого еще не закончилась.

Мастер дождался. Марек Шадов вновь уснул за час до рассвета, но уже в своем номере в главном корпусе отеля. Здесь он стал наконец-то доступен. Душа Крабата была неспокойна, волшебство же маленькой девочки из сказки Ганса Христиана Андерсена оказалось слишком нестойким. Теофил растоптал ее защитный круг и, подступив ближе, возложил костлявую длань на плечо сына Небесного Камня.

— Крабат!.. Кра-а-абат!!!

— Кра-а-абат! Час настал, Кра-а-абат!..

Он проснулся, сразу, рывком, готовый к бою на тверди реального мира, но явь выскользнула из-под ног. Гостиничный номер исчез, не стало и призрачной мельницы. Перед ним расстилалась неровная каменистая равнина, освещенная багровой предрассветной луной.