Андрей Валентинов - Цикл Аргентина. Компиляция. Романы 1-6

– А ты, Таубе, никогда писем не пишешь, – внезапно проговорил сосед, откладывая в сторону блокнот. – Неужели некому?

– Некому? – Лейхтвейс на миг задумался. – Пожалуй, и некому.

Сосед, его погодок, тоже белокурый и тоже спортсмен, брался за блокнот точно по графику – через день. Писал сразу по два письма – родителям и невесте.

– А у тебя девушка есть?

В обычной жизни такие вопросы не задают. Иное дело – армия. О чем еще говорить в казарме? Лейхтвейс хотел было признать очевидное, но внезапно услышал себя словно со стороны.

– Есть!

Сосед повернулся, взглянул удивленно.

– Так чего молчал? Я же тебе все рассказываю!

Все – не все, но о соседской невесте Лейхтвейс был уже наслышан. Прыгает с парашютной вышки, хорошо танцует и прекрасно готовит мюнхенские колбаски. Если не идеал, то где-то близко.

– Она меня старше. У нее синие глаза. И я ей ничего не сказал.

Выговорил, прикусил язык. Поздно! Сосед, парень простой, но очень неглупый, поглядел внимательно.

– Письмо все равно написать можно.

Лейхтвейс кивнул, соглашаясь. Можно. Только некуда.

– Если бы Ночного Орла не было, его следовало придумать, – сказал Карл Иванович в их последнюю встречу. – Я сам предлагал нечто подобное, только не в масштабах всей Германии. На такое у меня, признаться, фантазии не хватило. Мы наконец-то смогли увидеть марсианский ранец в действии. Все аспекты: оборона, реакция населения, действия местных властей. Никто оказался не готов, что не удивительно, однако теперь можно подготовить нужные рекомендации. К сожалению, кое у кого в Берлине слабые нервы. Вначале даже хотели все ранцы изъять, но к счастью Геринг не позволил – напомнил фюреру о французах и русских. И это все сделал один человек! Более того, никто не убит и не ранен.

– Но если так… Может, это и были учения? – удивился Лейхтвейс. Куратор развел руками.

– Я и сам о таком подумывал, но факты говорят о другом. Вокруг фюрера сложилось несколько центров власти. Он, человек очень разумный, старается ни с кем не ссориться. Заметьте: ранцы поделили поровну между Вермахтом и Люфтваффе. Но кое-кто все же остался недоволен. Догадались? Да-да, СС, Генрих Гиммлер. И вот каким-то неведомым образом один ранец оказывается у подполья, у Германского сопротивления. Подполье странное, не удивлюсь, если Гиммлер его и создал…

О таком говорить еще не приходилось, по крайней мере, вслух. То, что Абвер и Служба безопасности рейхсфюрера не слишком ладят, понимали многие, но лишний раз Гиммлера предпочитали не поминать.

– И вот что получилось, Николай. Виноват оказался Геринг, поскольку Оршич – его подчиненная. Мы чуть не лишились ранцев, а заодно во многом утратили свободу действия. А Гиммлер на коне, он сумел убедить фюрера, что только СС может его защитить. Подполье тоже выиграло, лучшей рекламы не придумать. Газеты полгода только об Орле и писали… Хотите что-нибудь спросить?

Карл Иванович улыбался, взгляд казался самым обычным, словно разговор шел о приключениях в далекой Африке. «В Шоа воины хитры, жестоки и грубы, курят трубки и пьют опьяняющий тэдж, любят слушать одни барабаны да трубы, мазать маслом ружье да оттачивать меч…» Но Лейхтвейс понимал, по какому узкому краешку шагает.

– Хочу, – решился «марсианин», но спросил совсем не о том, что думал.

– Если Ночной Орел – провокация, почему без трупов? Если бы Роберта Лея сожгли живьем…

Ответный взгляд он выдержал легко. Карл Иванович укоризненно вздохнул.

– Однако вы кровожадны! Думаю, дело в том, что это был первый этап, пробный. Если бы фюрер не поддался, тогда бы дела пошли пострашнее… Николай, не ходите вокруг да около. Вас интересует Оршич, так скажите об этом прямо!

За какой-то миг Лейхтвейс сумел понять: любой его ответ будет плох. Но промолчать – еще хуже.

– Очень интересует, – проговорил он как можно спокойнее. – Пилот-испытатель Вероника Оршич – мой инструктор и очень красивая девушка.

Карл Иванович вздохнул:

– Молодость, молодость! Вашей красивой девушке, Николай, очень не повезло. Ее использовали втемную, Оршич почти наверняка верила, что выполняет приказы подполья. Или даже Геринга, не удивлюсь. Внедренным агентом она не была, не тот характер. А потом вмешались другие, вероятно, те же, что искали с вами встречи в Рейнских горах. Да-да, настоящие хозяева марсианских ранцев. Вы не поверите, но фюреру пришлось ее выручать, он, к счастью, оказался незлопамятен. Я не предлагаю вам, Николай, все забыть, но говорить о вашем инструкторе ни с кем не стоит. Разве что со мной, но утешительного я вам ничего не поведаю.

Он хотел спросить, жива ли синеглазая девушка, но в последний момент язык не повернулся.

– Карл Иванович! А… А написать ей можно?

– Можно. Только некуда.

Ночью опять не спалось. Лейхтвейс лежал на верхней койке, смотрел в темный потолок и думал о том, что упустил свой единственный шанс. Синее бездонное небо, ни облачка – и две темные точки в самом зените. Ему следовало бежать. Нет, Лейхтвейс не струсил, он действовал точно по инструкции, встречи с «чужими» в небе следует избегать любой ценой. Но, может, стоило все-таки рискнуть и поговорить? Однако это могли быть и французы, тогда бы он точно не вернулся. Адекватный ответ, первыми начинать не принято, моветон. Оршич никого не убила – в отличие от него самого. Если никого не жалеешь, не жди, что пожалеют тебя.

Сон все-таки победил, и Коля Таубе вновь оказался на знакомом подоконнике. Двор-колодец, двери подъездов… Все, как и было.

Нет! Песня стихла, шарманщик исчез, девочка осталась, но платье на ней теперь не белое, а почему-то светло-серое. Маленькая смешная сумочка на плече, на правом рукаве – черная креповая повязка… Внезапно подоконник резко накренился, и Коля сообразил, что падает.

Ранец!

Остановиться удалось лишь у самой земли. Лейхтвейс привычно протянул вперед руку в перчатке-гироскопе, выровнялся и медленно опустился на пыльный асфальт. Девочка была рядом, сумочка расстегнута, в маленькой ручонке – пистолет, «жилеточный браунинг». Черный зрачок ствола – прямо в лицо.

– Фашист! – выдохнула она, нажимая на спусковой крючок.

«Скромнее, мой Никодим!»

Выстрел! Нет, пистолет дрогнул беззвучно. Лейхтвейс не проснулся, просто понял, что ничего этого на самом деле нет – ни двора, ни девочки, ни пистолета. Есть лишь он сам – и память, которую нельзя ни уговорить, ни обмануть.

Наклонился к той, что стала его Смертью, взглянул в глаза.

– Хорошо. В следующий раз – моя очередь. Не обижусь.

– Сначала помоги ящерице… Веронике Оршич. Я одна не смогу.

Он ждал совсем иного и очень удивился. Поглядел вверх, в далекую синеву, попросил ответа.