Александр Башибузук - Великий посланник [litres]

Стоп… а откуда у меня этот шрам на левом бедре? Похожий, на правом – от даги барона д’Айю, которой я получил во время поединка в Фуа. А этот… тьфу ты! Этот достался мне вместе с тушкой бастарда. Уже забывать стал. Черт, а многовато на мне противники расписывались. Как дуршлаг, весь в дырьях. Левое плечо – поединок с наемными убийцами во время свадьбы Логана с очаровательной Брунгильдой, моей ленницей. Длинная борозда на правом боку, под мышкой – это Бретань, когда люди Паука пытались меня похитить. Даже не знаю, как тогда живыми с Логаном остались. Чуть ниже и левей солнечного сплетения – это…

Да и хрен бы с ними, шрамы только украшают мужчину. С такой жизнью, как у меня, чудо, что вообще еще живой, да с полным комплектом конечностей. Ладно, хватит самолюбованием заниматься, пора поработать…

Начал с разминки, толкнул полторы сотни отжиманий, потом растяжка, после чего прыжки из глубокого приседа. Почувствовал, что разогрелся, и взял в руки цвайхандер.

Так… сначала переходы из стойки в стойку…

Закончив с ними, я выпустил клинок на полный мах, закрутился, прогнал в максимальном возможном темпе несколько связок и занялся выходами в темповые и контртемповые атаки.

Отлично! Тушка работает как хорошо смазанный и отлаженный механизм. Эвона даже Гром уставился, едва рот от удивления не открыл. Ну ничего, я все понимаю, интересно парню узнать, что заезжий князек умеет. Я сейчас еще больше покажу. А потом и тебя разведу на показ. Неча прохлаждаться, мне тоже хочется глянуть, как русы саблей владеют.

А это кто там?

Я про себя улыбнулся, приметив, как на меня из кустов глазеет Инге. Спряталась за ветками, думает, что не видно.

– Графиня, думаю, вам не стоит прятаться. Можете смотреть – конечно, если вас не смущает мой вид.

– Благодарю вас, граф… – Норвежка, потупившись, подошла и пристроилась чуть поодаль на бревне. На щеках у нее алел румянец, было видно, что Инге отчаянно смущается. Ну что же, вполне нормальное дело по нынешним временам, при виде почти голого мужика юные средневековые девы могут и в обморок хлопнуться. И эта, при всей своей продвинутости в воинских умениях, ничем особо от них не отличается.

Закончив программу, я отложил двуручник в сторону и взялся за эспаду с дагой. Сделал несколько мулине, а потом окликнул Луиджи:

– Дамуазо, составьте мне пару. Займемся ремизами и репризами…

Едва мы стали в позицию, как позади раздался лязг выхватываемого из ножен клинка.

Я резко обернулся. Гром уже был на ногах, с обнаженной саблей в левой руке и длинным кинжалом в правой. А перед ним, метрах в пяти…

– Ну ни хрена себе… – прошептал я при виде громадного, просто гигантского медведя. Даже на четырех лапах, косолапый был ростом почти мне по плечо. Из его пасти на светлый речной песок стекали тягучие струйки розовой слюны, а на косматой морде, вокруг большой рваной раны, чернела запекшаяся кровь.

Твою ж кобылу… Медведь – это очень скверно. Лучше бы на нас вышло с десяток недобитых мурман. Он на несколько порядков быстрее и сильнее человека. Черт, и алебарды с собой нет, даже завалящего копья. А с мечами на него идти, да еще не зная повадок, – занятие для клинических идиотов. Только бы ушел сам подобру-поздорову. Вроде так бывает. Эй, Топтыгин, мы с тобой одной крови, ты и я…

Инге, стараясь не делать резких движений, медленно отступила ко мне и подняла с песка двуручник. Луиджи потянулся за арбалетом.

Медведь глухо рявкнул, мотнул лобастой башкой и сделал шаг вперед.

– Княже, он ранетый, – зашептал Гром, – не уйдет, бросится… сигайте в воду, отплывете чутка, стремнина подхватит и отнесет вас на Тихонову отмель, почти к монастырю. А я пока его придержу…

«Ага, сейчас, разбежался… – проворчал я про себя. – Позору потом не оберешься. Я еще в труселях по Холмогорам не щеголял. Да и приказчика задерет эта тварь, как пить дать…»

С последним моим словом медведь оглушительно взревел и рванул вперед, вздыбившись перед Громом на задние лапы.

Дальше все произошло очень быстро. Борис набычился, откинул саблю и с одним кинжалом в руке тоже бросился на косолапого, ловко поднырнув под его лапы.

Я вырвал у гревинды двуручник и, на бегу замахиваясь, с налета хлестанул подмявшего под себя приказчика медведя по спине, чуть пониже лопаток. Вырвал клинок из тела, отскочил и рубанул с оттягом еще раз, с удовлетворением подметив, что, скорее всего, пересек хребет хозяину леса.

Дикий рев, огромная туша дернулась и обмякла. Подскочившая норвежка ткнула эспадой, а в завершение Луиджи в упор выстрелил из арбалета.

– Хватит, он готов уже!.. – в сердцах заорал я.

На то, что Гром остался в живых, даже не надеялся: куда там, такая махина сшибла… Каково же было мое удивление, когда из-под туши донесся сдавленный русский матерок.

– Помогите, надо вытащить руса! Живее, да что вы копаетесь…

После долгих усилий нам удалось перевернуть медведя. В его груди торчал засаженный по самую гарду кинжал, Гром был весь залит кровью, но… живее всех живых.

Покряхтывая, он встал на колени, потом, пошатываясь, – в полный рост, оттер рукавом подранного кафтана лицо и удивленно пробормотал:

– Эко вы его посекли… И на хрена, спрашивается?

– Да кто же знал, что в тебе дури, как в самом медведе… – по-французски ответил я, помогая приказчику сесть на бревно. – Луиджи, флягу с вином…

Гром выхлестал ее в два приема, но ворчать не перестал: мол, сказал сигать в воду, значит, надо сигать, а медведь что, тьфу, а не медведь, и поболе валил, была бы рогатина, вообще на раз, это тебе, княже, не железякой красиво махать, тут особое умение требуется… И так далее и в том же духе. Вот же ворчун, никогда бы не подумал, ну да ладно, я не в обиде.

Когда сняли с него разодранный в лохмотья кафтан и рубаху, выяснилось, что, кроме нескольких глубоких царапин на боку и спине, приказчик внешне никак не пострадал. Правда, помял его косолапый все-таки здорово, на теле тут и там наливались громадные черные синяки.

Тут уже стало не до тренировок, я перевязал Бориса, потом наскоро обмылся, и мы пошли назад в поселок. Гром шел сам, вежливо отказываясь от помощи, и дошел-таки, правда, на подходе к поселку уже начал шататься.

В Холмогорах его приняли, уложили на телегу и повезли не в монастырь, а куда-то в сторону леса.

Феодора, узнав, что ее детскую зазнобу помял медведь, среагировала довольно спокойно. Мне показалось, что она уже выплакала свое горе и обиду. Ну что же, могу только приветствовать.

Чуть погодя я наконец увидел местную дружину, или ополчение, увы, не знаю, как их правильно называть. В поселок после обеда прибыли около трех с половиной десятков вооруженных людей. Все на коренастых и косматых лошадках, в толстых стеганых тягиляях с высоким воротником поверх кольчуг, в мисюрчатых шлемах и прилбицах с кольчужными бармицами. Круглые щиты за спинами. Из оружия – небольшие сильно изогнутые луки, короткие копья, булавы и топоры, а мечей и сабель гораздо меньше, едва ли у трети.