Александр Башибузук - Великий посланник [litres]

Ладно, хватит о религии. В беседах с дьяком Курицыным выяснилось, что на Руси неплохо осведомлены о европейских делах. В том числе о смерти Паука и о моей личности. Не мешало бы прикинуть: а может ли что-нибудь в личности графа божьей милостью Жана Арманьяка помешать его миссии на Руси?

То, что я бастард? Так и не скрываю. Красная косая полоса на моем гербе – пожизненное клеймо. Однако я бастард «в законе» – признан не только отцом, но и матушкой нашей, святой католической церковью. Причем папский престол подтвердил законность моих претензий на все владения Арманьяков и последовавшее за этим вступление в права. Мало того, в Риме посмертно сняли отлучение от церкви моего отца, которое он схлопотал за единокровную связь со своей сестрой, моей матерью.

Все в мире продается, в том числе и папа римский. Причем сравнительно недорого. Немного помощи в политике престола, немного золота, немного шантажа – и дело в шляпе. В общем, с этой стороны с меня сняты все претензии.

Есть еще один сомнительный момент. Вернее, не один, а два, но начну с этого. Я лично завалил Луи XI, прозванного Всемирным Пауком. Ни дна ему ни покрышки, уроду паршивому. А это… как бы вам сказать… это страшный косяк для дворянина по нынешним временам. Даже те короли, которые втихомолку рукоплескали смерти руа франков, на людях дружно скажут свое «фи» святотатцу. Думаю, не стоит объяснять, что это значит? Да, монархов вполне казнят и даже пытают, но это делают палачи, парии по определению, а благородным сословиям категорически не рекомендуется поднимать руку на помазанных государей. Разве что в битве, где король уравнен со всеми, даже с простыми ратниками. И тем более нельзя мочить венценосцев, когда те уже почти отдали себя на милость победителя. Примерно как в моем случае.

Случилось это так.

После того как основные силы франков были наголову разбиты в битве при Лектуре, я с отрядом наваррских и гасконских рыцарей ворвался в ставку Паука, где в жестокой, но короткой стычке рассеял отряд королевских шамбелланов, до последнего защищавших своего сюзерена. Сам Луи в это время все уже понял и сидел ровненько в своем шатре, дожидаясь, когда его будут брать в плен, абсолютно уверенный в том, что при этом ничего плохого с ним не случится.

Клянусь, я не собирался его убивать при первой встрече, тем более что такой вариант развития событий был очень нежелателен для Феба по многим причинам. Я просто хотел заглянуть ему в глаза. Но когда заглянул, уже почти выветрившийся настоящий бастард опять перехватил управление телом. В общем, к тому времени, как меня от него оторвали, Паук уже стал бездыханной тушкой со свернутой как у куренка шеей.

Однако от клейма цареубийцы все-таки удалось отвертеться. По официальной версии, король Луи помер от огорчения после осознания своего поражения в битве. Что и подтвердила специально созванная комиссия из представителей высшего дворянства и церкви. То есть и в данном случае с меня взятки гладки.

К чему это я? Да к тому, что русские государи каким-то удивительным образом отождествляют себя с европейскими правящими династиями. Притом, что оные в большинстве случаев даже не подозревают о существовании русских коллег. Помре, к примеру, какой-нить король в Европе, на Руси его обязательно поминают как почившего брата государя всея Руси. Короновался – опять молебен во здравие, и так далее. Так что цареубийцу с большой вероятностью погнали бы на хрен. Но, как я говорил, предъявить мне в этом плане нечего.

Следующий сомнительный момент. Я именуюсь графом «божьей милостью», при этом являясь вассалом короля Наварры. Но с формальной стороны правители «божьей милостью» ничьими вассалами не могут быть. Эта приставка к титулу означает, что владетели оного ни от кого не зависят – все, что у них есть, дал сам Господь, а не милость сюзерена.

Признаюсь, чуть не разругался вдрызг с Фебом по этому поводу. Но, к счастью, все-таки нашли компромисс. Правда, пришлось поставить на уши едва ли не всех видных знатоков средневековой юриспруденции в Европе. Договор составлен таким образом, что ни в коем разе не касается моих титульных привилегий, а Арманьяк остался суверенным графством, хотя и связанным с Наваррой жестким союзническим договором. Так что и здесь ко мне не прикопаешься: формально я ровня Ивану Васильевичу, который третий по номеру. И всем государям Европы. Царственная особа, ептыть.

А вообще, зря я беспокоюсь. С того момента, как в Кремле узнали, кто к ним приехал, – вне сомнения, мою личность разобрали вдоль и поперек. А если нашли бы что-либо сомнительное, ни в коем разе не допустили бы в Москву.

Так, что-то долго мы едем. Ага… вроде как приехали…

Возок замедлил движение, потом совсем остановился. Снаружи послышался пронзительный скрип закрывающихся ворот.

Когда вышел, обнаружил, что нахожусь в маленьком дворике, окруженном высокими стенами. Каменной кладки, из белого камня. Гм… неужто в Успенский собор привезли? И ни одной живой души вокруг. Только возница сидит на облучке.

Я еще немного поглазел по сторонам и вручил свою шкатулку секретарю. Пусть сам тащит, мне невместно. Алексей принял ношу как должное и показал на неприметные ворота в стене:

– Прошу вас следовать за мной.

Я молча потопал в указанном направлении.

Узкий извилистый коридор, едва освещенный тусклыми светильниками. Холодно, стены покрыты капельками влаги, пахнет мышами, сыростью и цвелью – обычный антураж для европейских монастырей и замков. Сплошной камень, уютом даже не пахнет.

Шли недолго. Вскоре секретарь остановился перед тесанной из толстых дубовых плах дверью с мощными засовами.

Деликатно стукнул по ней костяшками пальцев, попросил подождать, а когда вернулся, с поклоном пригласил внутрь.

В небольшой келье со сводчатым, чисто побеленным потолком было тепло и приятно пахло ладаном. Несколько масляных ламп в кованых шандалах давали яркий живой свет. Скромную обстановку составляли несколько сундуков со сложенными на них стопками книг, большой стол, заваленный свитками и листами бумаги, гобелен с искусно вышитой на нем какой-то религиозной сценой да пара венецианских кресел.

Возле узенького окна, забранного слюдой, стоял высокий худой старик в рясе из грубого сукна, больше похожего на ряднину, с откинутым на спину клобуком. Своим обликом он напомнил мне одного из библейских старцев – такого же сурового, аскетичного и до предела наполненного святостью, а физиономией – старого, одряхлевшего, но все еще грозного орла.

Сделав шаг вперед, я совершил сдержанный официальный поклон и представился:

– Граф божьей милостью, Жан Шестой Арманьяк, великий посланник его величества короля Наварры Франциска, первого этого имени.