Александр Башибузук - Великий посланник [litres]

– Тебе передали, сколько я дал сроку на розыск?

– Дык, все уже, – с достоинством сообщил Ховрин.

– И кто? – Честно говоря, я не поверил в такую оперативность. Хотя цепочка тут ясно просматривается, низовые звенья очень легко выявить. А вот выше – уже сложнее.

– Сия измена государева, – осторожно доложил боярин, – вельми обширна и касается тебя, княже, только краем. Однако, дабы не было сомнений, приглашаю тебя на допыт одного из лихоимцев.

Естественно, я не отказался. Отчего не глянуть. Подмену я очень быстро выявлю. Хотя черт его знает, может, и правда вышли на тех уродов. В Средневековье умеют вести розыск не хуже, а то и получше, чем в современности. Сам уже успел убедиться.

Путешествие снова состоялось в возке без окон, так что я опять толком не опознал, куда меня привезли. Судя по стенам из белого камня, мы находились около одной из башен Кремля.

Встречающий, плотный кривоногий азиат, повел нас куда-то вниз по узкому наклонному коридору, облицованному обожженным красным кирпичом.

Подземелье, скорее всего, построили недавно, потому что железные держатели для факелов еще не покрылись ржавчиной, да и свод над ними не успел окончательно закоптиться. По стенам шастали здоровенные мокрицы, и, как всегда под землей, пахло сыростью и плесенью. Симпатичный антураж, ничего не скажешь. Фен, которого пришлось взять с собой, весь скукожился и старался держаться рядом. Да и мне самому, признаюсь, было не очень по себе.

Шли недолго, уже через несколько минут провожатый остановился возле крепкой, окованной железными полосами двери.

А внутри…

Внутри, в большом помещении с низким сводчатым потолком, располагалась пытошная. Антураж камеры пыток не особо отличался от ее западных аналогов, та же атмосфера страха и боли, запах крови, фекалий и свежего мяса. Разве что инструментарий был беднее – никаких тебе «испанских сапог», «масок трубадура» и прочего средневекового пыточного хайтека. Разнообразные клещи с ножами да кнуты с батогами в широком ассортименте, вот, пожалуй, и весь снаряд. Впрочем, не сомневаюсь, что местные заплечных дел мастера вполне обходятся этим минимумом без всякой потери эффективности. Мой старый профос говорил, что все эти новомодные штукенции – от лукавого, при наличии всего лишь гвоздя и жаровни с углями можно разговорить кого угодно, хоть самого дьявола.

По центру комнаты к простенькой дыбе был привязан голый тщедушный мужчина с коротко стриженной по европейском образцу бородкой. Следов особого изуверства на нем я не заметил, но мужик находился в полной прострации. Тихонечко поскуливал, пускал слюни со слезами – то есть уже был полностью готов раскрыть душу.

Рядом с ним застыли два голых по пояс, здоровенных и узкоплечих детины с выпирающими из-под кожаного фартука брюхами, лицами жизнерадостных дебилов и ручищами длиной почти до колена. Что характерно – оба азиаты, причем братья-близнецы. Однако, как я понял, хозяевами пытошной были не они, а сухонький козлобородый старичок с добрыми глазами, державшийся чуть поодаль от места действия.

С лавки вскочил писец в черном кафтане и такого же цвета колпаке со стрелецкими отворотами, наладился было докладывать, но Ховрин властным движением руки остановил его, сам взял лист исписанной бумаги и вслух зачитал с него.

– Оный ганзеец Конрадка Мюлькин, будучи в полном здравии и сознании, при легком устрашении сознался, что имел подлый умысел помешать соотношению великого князя всея Руси с посольством брата его, Франца, королуса Наваринского, ибо видел в том помеху своим делам. А дабы спотворствовать тому, вошел в сговор с…

Боярин вдруг резко замолчал и продолжил читать про себя. Дочитав, аккуратно скрутил свиток и спрятал его себе за пазуху. Подождал, пока Фен переведет все мне, а потом грозно рыкнул на «оного Конрадку Мюлькина»:

– Подтверждаешь сие?

Писарь на бойком ломаном немецком языке отбарабанил показания и вопрос узнику.

Один из подручных ката тут же щелкнул здоровенными щипцами у паха ганзейца.

Тот испуганно взвизгнул, дернулся и запричитал:

– Так, так, да, подтверждаю. Имел умысел…

Ховрин обернулся ко мне и с широкой улыбкой пробасил:

– Вишь, княже, сам признался, лихоимец такой-сякой. Даже пытать особо не пришлось. Но ничего, ужо за приговором дело не станет. И всей ихней братии спуска не дадим. Государь уже слово сказал по ихнему поводу. Ничего подобного более не случится. А вину загладим, не сумлевайся, доволен останешься.

Вот тут я почувствовал, что меня лихо дурят. Вернее, не дурят, а подают только часть информации. Не спорю, ганзеец может и быть причастен, но одному, без поддержки местных, ему такое ни за что не провернуть. Самому, что ли, допрос устроить?

Я шагнул к дойчу и тихо поинтересовался у него по-немецки:

– Как вас зовут?

– Конрад, Конрад Мюле, – плаксиво зачастил купец. – Я же говорил уже. Прошу вас, не надо, я все сказал. Я лишь только хотел… – Он поднял глаза, распознал во мне европейца и с отчаянной надеждой завопил: – Молю, спасите меня от этих варваров! Я лишь только намекнул, что было бы неплохо, если переговоры сорвутся, не более того, а все сделали они…

– Княже, княже… – Ховрин попытался оттереть меня от ганзейца. – Пошто оно тебе…

К нему присоединились Старица и остальные окольничие:

– Брось, княже, поехали лучше конюшни мои покажу. Ей-ей, глянется тебе какой жеребчик – твой будет!..

– И псарни! Сам выберешь псину! У меня лучшие волкодавы во всей Москве. Да что там, весь выводок заберешь! А беркуты какие!..

– Не марайся, княже, лишнее оно…

Не оборачиваясь, я бросил Фену:

– Скажи им, если не заткнутся – я завтра же убираюсь домой ко всем чертям…

На то, что русичи уступят, почти не надеялся. Гнул свою линию больше из гонора. Уж очень местные не хотели, чтобы я узнал, кто еще причастен к отравлению. Не знаю, чем бы все закончилось, но тут послышались приближающиеся шаги в коридоре, дверь с грохотом отворилась, и в пытошную вошел…

Вошел среднего роста крепкий мужик. Властное, но уставшее лицо, борода чернявая, без единой сединки, ухоженная, нос римского профиля, скуластый, губы упрямые, пухлые – словом, ничего примечательного в госте, кроме роскошной шубы и шапки, не было – эдакий типаж председателя колхоза из доперестроечных фильмов. Ближайший аналог – внешность замечательного советского актера Куравлева.

Да-да, вы не ошиблись, это был сам великий князь всея Руси Иван III Васильевич. Что и подтвердила реакция остальных присутствующих. Палач и подпалачники попа́дали на колени, а Ховрин со стольниками согнулись в земных поклонах. Пленный дойч поклониться не смог ввиду некой стесненности в движениях и просто лишился сознания от ужаса.